Роберт Уилсон - Немые и проклятые

— Это очень интересно, — был вынужден перебить Фалькон. — И было бы увлекательно с вами побеседовать, но я, к сожалению, должен расследовать двойное убийство.

— Видишь, ему не так уж интересны твои теории, — поддела Мэдди, а Марти жестом попросил ее замолчать. — И кстати, инспектор, он все равно считает ее величайшей страной в мире, несмотря на…

— Когда вы в последний раз говорили с Вегой? — спросил Фалькон.

— Я говорил с ним вчера вечером, около семи, в офисе, — ответил Марти. — Деловая беседа, ничего личного. Он держался собранно, профессионально… как всегда.

— Вам известно о каких-либо финансовых трудностях, которые могли угнетать сеньора Вегу?

— Он все время находился под давлением. Такова природа строительного бизнеса. Много забот: здания, оборудование, материалы, рабочие, бюджет, деньги…

— А вы? — спросил Фалькон, оборачиваясь к Мэдди.

— Я? — рассеянно переспросила она, отвлекаясь от какой-то серьезной мысли.

— Когда вы в последний раз говорили с сеньором Вегой?

— Я не… Не могу сообразить, — сказала она. — Милый, когда это могло быть?

— Ужинали вместе на прошлой неделе, — напомнил он.

— Какими тогда были Веги?

— Рафаэль пришел один, — сказал Марти.

— Как обычно, — добавила Мэдди. — Лусия всегда в последний момент отказывалась. То ребенок, то еще что-нибудь. Она не любила эти наши ужины. Была сторонницей традиций. На ужин в чей-то дом ходят только к родственникам. Она считала, что это неудобно. Ей было не о чем говорить, разве что про Марио, а у меня детей нет, так что…

— Она была неврастеничкой, — сказал Марти.

— Как ладили сеньор Вега с женой?

— Он был очень ей предан, — сказал Марти.

— Означает ли это, что любви там больше не осталось?

— Любви? — спросила она.

Марти, кивая, смотрел на жену. Он словно хотел, чтобы Мэдди продолжала говорить, за них обоих отвечая на вопрос Фалькона.

— Инспектор, вы не считаете, что преданность — составляющая любви?

— Считаю, — сказал Фалькон. — Но вы, похоже, отделяете преданность от любви в целом, как будто это все, что осталось.

— Вам не кажется, инспектор, что такова природа брака… или любви? — спросила она. — Что со временем она разлагается, пыл и страсть изнашиваются, волнующий секс…

— Ради бога! — пробормотал Марти по-английски.

— …сила вашего интереса к тому, что говорит или думает другой, безумное веселье от пустяковых шуток, глубокое, безусловное восхищение красотой, умом, безоглядная вера…

— Да, — сказал Фалькон, внутри у него все сжималось, как бывало иногда на встречах с Алисией Агуадо. — Это правда…

Он вздохнул, быстро строча в блокноте какую-то галиматью, желая поскорее уйти.

— Итак, сеньора Крагмэн, на ваш взгляд, их брак был крепким?

— Я всего лишь заметила, что он был предан жене. Лусия — нездоровая и временами тяжелая в общении женщина, но она мать его ребенка, а это имело для Рафаэля большое значение.

Фалькон почувствовал себя увереннее, когда речь снова зашла о деле.

— Сеньор Вега предпочитал держать все под контролем? — спросил он.

— У него было четкое представление о том, как должны вестись дела, и очень дисциплинированный разум, — сказал Марти. — Я никогда не совал свой нос дальше, чем требовалось для моей работы. Он не пытался вовлечь меня в дела компании за рамками проекта. Он даже просил меня покинуть кабинет, если собирался говорить по телефону по поводу неизвестных мне дел. Для него была очень важна иерархия: как ему докладывают о делах, кто что сделал, порядок подчиненности. У меня нет собственного опыта, но его стиль руководства напоминал армейский, что неплохо для стройплощадки. Работа опасная — люди запросто могут погибнуть.

— И в жизни, — заметила Мэдди.

— Что? — спросил Марти.

— В жизни он тоже любил все контролировать. Садовника, свою семью, свое мясо, — сказала она, хлопнув рукой по колену.

— Тогда странно, что Вега приходил сюда ужинать, — заметил Фалькон. — На мой взгляд, такие люди предпочтут ресторан, если решатся довериться чужим рукам.

— Он понимал, что это американский обычай, — объяснил Марти.

— Ему у нас нравилось, — сказала Мэдди, пожимая плечами. Ничем не стесненная грудь качнулась под шелковой тканью. Она поставила ноги бочком и потирала их одну о другую, словно усмиряла зуд.

«Еще бы!» — подумал Фалькон.

— Человек, предпочитающий все контролировать, мог покончить с собой, если его тщательно выстроенный мир готов был развалиться из-за финансового краха или унизительного скандала. Причиной его поступка могла быть и неудача в личной жизни — тяжелая эмоциональная зависимость. Если одно из этих предположений верно, мы достаточно скоро об этом узнаем. Вам не приходит в голову еще какая-то причина?