Потолок то спускается почти до головы, то теряется где-то далеко наверху.
Дикий камень, мертвый, поросший темным лишайником, испещрен неровными линиями изломов. Свисающие плиты заставляют втягивать голову в плечи. Медленное передвижение между нагроможденными, зловещими в своем покое глыбами кажется бесконечным.
Вышли на свободную площадку, миновали прямоугольное отверстие в стене, очутились в помещении, вырубленном в толще мрамора.
Камень нежно-бежевого цвета отвечает на лучи фонарей сверканием кристаллов. По обеим сторонам прохода — столы: мраморные плиты, покоящиеся на прямоугольных тумбах из дерева. На крайнем столе разбросаны темные плитки. Туриев поднес одну из них к глазам. Обработанный сланец, плотный, гладкий, на его поверхности угадываются какие-то знаки. Борис спросил у Зубрицкого:
— Вы в этой пещере не первый раз?
— Естественно, — согласился тот, — мне кажется, здесь был учебный класс, дети писали на плитках. Обратите внимание: столы расположены друг за другом. — Зубрицкий изменил интонацию, загнусавил, подражая манере экскурсовода: — По всей вероятности, это — класс, где постигали грамоту дети златокузнецов. Существует давно надоевший журналистский штамп… Когда, к примеру, говорят о доме-музее какого-нибудь великого человека, обязательно изрекут: кажется, что на секунду вышел и сейчас войдет сюда. Не будем обижать наших уважаемых журналистов, воспользуемся их приемом в изящной словесности и скажем: можно подумать, дети вышли на большую перемену, вот-вот вернутся к своим занятиям. У меня получается, Борис Семенович?
Туриев не ответил, подумав: «Не спокойно на душе у Зубрицкого. Не может быть, чтобы не обдумывал окончательное решение».
— Получится из меня гид? — Снова спросил Георгий Николаевич.
— Готовьтесь к этой роли. Вполне вероятно, вы станете первым, кто расскажет об этом, — Борис развел руками, — туристам.
— Ишь ты! — воскликнул Линский. — Усыпляет бдительность. Какие там туристы? Какие лекции? Фиг вам! Упекут Жорика туда, где Макар телят не пас. — Подскочил, шлепнулся на стол, поморщился. — Никаких надежд на снисхождение нет. — Вытянул шею, словно принюхиваясь к Туриеву. — Можно подумать, что вы — лекарь. Не надо нас пичкать пилюлями прощения. Мы все свои лучшие годы отдали поискам заветной пещеры. Если бы, к примеру, Жорик захотел, он стал бы бо-о-льшим начальником, но тайна Скалистого плато держала его в пределах благоразумия. Несмотря на свою весьма и весьма добропорядочную анкету, Жорик не рвался по лестнице карьеризма.
— Анкета-то липовая, — спокойно сказал Туриев.
— Кто бы знал? — Обиженно вставил Зубрицкий. — По бумагам я очень даже хороший работник, награжден медалью, неоднократно поощрялся, патриот, внесший значительную сумму в Фонд обороны. Мне предлагали даже в партию заявление подать — подходил по всем статьям. Дважды избирался депутатом городского Совета. Правда, моя обязанность депутата заключалась в голосовании за уже принятое власть предержащими решение, но так поступают все слуги народа, милейший.
— Не хотелось мне бередить ваши раны, — Туриев ушел от навязываемого спора, — но придется. Ваш родной брат, Савелий Зубрицкий, сказал Дроздовой, что мать скончалась в шестнадцатом году. Следовательно, байка о наследстве, оставленном вам мифическим зубным техником, отпадает. Родились вы не на Украине, а в Заволжске. Ваша биография достаточно интересна, чтобы написать авантюрный роман.
— Что я и сделаю, когда меня отправят в места не столь отдаленные. Расскажу-ка о том, что произошло после расставания с лесничим. Итак, я получил от него паспорт… В Пригорске на вокзале спровоцировал драку… Получил срок. Отсидел на строительстве канала. Освободился. Известный в наших кругах в те времена мошенник убрал на справке о моем освобождении две буковки из фамилии. Из Базарова я превратился в Зарова. Получил новый паспорт. В нужное время вышел на Рейкенау. Он мне дал все, что надо. Плюс пятьдесят тысяч. Вскоре — война. В сорок третьем меня осенило: а не внести ли деньги в фонд Обороны? Внес. Прославился. Стал известной личностью.
— Утверждались, так сказать.
— Вы снова поглядите на этого человека! — всплеснул руками Линский. — Он продолжает гнуть свою линию. Жорик, мои нервы слабеют!
— Спокойно, спокойно, Лева. Главное, мы сейчас даем возможность следователю по особо важным делам познакомиться с чудесами подземелья. Может, это обстоятельство смягчит его сердце по отношению к двум немощным старикам? Э-эх! — Зубрицкий вытащил из полевой сумки продолговатую пластину, протянул ее Туриеву. — Кованое золото. Не менее двух килограммов.
Читать дальше