Судя по свитеру, сразу после завтрака он намеревался сойти домой, на свои любимые "семьсот шагов с небольшим" до дома, и Майгатов, не думая, что он сегодня хоть что-то узнает о нем, на всякий случай решил разговорить Кравчука.
- Слышал, звание дали... Поздравляю.
Тот все-таки молча кивнул, жуя хлеб с упорством коровы.
- И Клепинину?
Второй кивок.
- А командиру что же - ничего?
Щеки Кравчука чуть опали. Он натужно глотнул глинистый комок, запил его холодным чаем и наконец подал голос:
- Надо с начальством душа в душу жить. А он поцапался из-за тебя. Потом эта яхта дурацкая, за которой он по ошибке гонялся. Хорошо еще, что с должности не сняли. А ты - про награды...
Он повернул лицо в фас, и Майгатова что-то смутило в этом привычно одутловатом, похожем на грушу, лице. Но Кравчук, как назло, опять склонился над чаем, и в профиле уже не было ничего необычного. Он пил чуть подкрашенную чем-то коричневым воду, которую никто бы на земле не назвал чаем, а толстый мизинец руки, держащей подстаканник, дрожал, точно к нему подключили ток.
- Спасибо, - привычной фразой закончил он завтрак, и Майгатов вдруг почувствовал неодолимое желание опередить Кравчука на выходе, чтобы в упор посмотреть на его лицо.
Наверное, это стремление было не без наглости, и он вновь ощутил жжение в душе, как перед ящиками Силина, но Силин был здесь, на корабле, ящики тоже никуда не убежали, а Кравчук вот-вот должен сойти на выходной.
Под удивленным взглядом гарсона, который только и успел поставить перед Майгатовым тарелку с парящей перловкой, он вскочил, обогнул стол и все-таки опередил кряхтящего Кравчука, который еле вынес в проход свой плотный, тянущий свитер, живот. Обернулся и наткнулся на хмурый, злой взгляд серых, с поволокой, глаз. Но не в глазах было дело, и не в щеках, еще сильнее устремившихся в стороны, будто они хотели убежать с лица, а в левом подглазье. На нем из-под плотного слоя пудры проступал синяк. Мощный, размером в застойный металлический рубль, синяк.
Он еле удержался, чтобы не спросить о нем. Хотя вряд ли Кравчук стал бы отвечать на подобные вопросы. "Ударился", - ответил бы он так, как любой побитый годком матрос-салага отвечает на удивление офицера. Ударился - и все. На "Альбатросе", конечно, Кравчука двинуть в глаз не мог никто, но все же...
Громко захлопнулась дверь его каюты, и этот хлопок, так похожий на удар боксерского гонга, позвал Майгатова: за Кравчуком нужно проследить. На вате, потерянной грабителем у секретки, был густой слой пудры. Такой же белой, как на синяке Кравчука.
Наверное, быстрее, чем требуется по нормативу боевой тревоги, Майгатов переоделся в "гражданку": серый свитер, синие "вареные" джинсы, белые кроссовки из кожезаменителя. Сел на стул и затих. Любой звук, кроме того, которого он ждал, нервировал. Хотелось мысленно попросить, чтобы не орала чайка за иллюминатором, не выл буксир на рейде, не лязгали по металлу где-то в трюмах. Слух вытягивал Майгатова из каюты, хотя тот монументом сидел на стуле, слух жадно ждал лишь одного звука, чтобы досыта им наесться.
Щелчок, еще щелчок. Все - Кравчук пошел в корму, к берегу. Слух стал ненужен, как ветеран, ушедший на пенсию. И сразу исчезли, пропали все жившие до этого вокруг звуки. Майгатов пошел по пути Кравчука.
Хуже всего, если бы он действительно направлялся домой. И когда Кравчук прошел мимо своей пятиэтажки с безразличным видом не живущего здесь человека, Майгатов даже обрадовался. Он вел его на дистанции тридцати-сорока метров и умолял того не оборачиваться. Кравчук, сам того не зная, эту просьбу выполнял.
У сквера он сел на троллейбус шестого маршрута, и Майгатову пришлось выполнить в кустах чуть ли не противоторпедный маневр, чтобы успеть в заднюю дверь отходящего троллейбуса. Белобрысый ежик маячил на переднем сидении. Кравчук, к счастью, так и не оборачивался. Он сидел, да и шел до этого вверх, к остановке, с таким убитым видом, что Майгатов чувствовал это даже со спины.
Тяжело, нехотя сошел на улице адмирала Октябрьского, поднялся к Большой Морской и долго стоял у входа на междугородный переговорочный пункт. Вспомнилось, что именно здесь Майгатов встретил Пирсона-Зубарева. И то, что ленивый, ничего просто так не делающий Кравчук пересек полгорода и теперь часовым стоял у массивной двери пункта, делало его пузатую, купеческую фигуру еще более неприятной.
Майгатов сделал усилие над собой и заставил относиться к Кравчуку безразлично. Вот есть человек, и за ним нужно следить. И в протокол лягут только факты, а эмоции останутся за скобками.
Читать дальше