Игорь Христофоров - След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)

- Первая. Резус отрицательный.

Рука, цепко сжимающая его безымянный палец, дрогнула.

- А что?

- Да нет, ничего, - чему-то своему улыбнулась Лена.

Улыбнулась легко, одним подергиванием щек, но Майгатов запомнил это.

- А вы из какого города? - закусил он ус. - Хотите, угадаю.

- Не хочу.

- А зря не соглашаетесь. Я за три года службы по акценту научился место жительства славян мгновенно распознавать. Как "гэкает" и "шокает" южанин, ну ставрополец или краснодарец там, как "окает" - северянин, как "а" вместо "я" говорит - "трапка", к примеру - или белорус, или с Брянщины. Если ну никаких оттенков нет, говорит - как комментатор по телевизору ленинградец. Они-то сами не замечают, а со стороны ох как видно! А вот у вас... ну "аканье" у вас и растянутость, певучесть какая-то. Если не Москва, то Московская область - точно...

- Вам бы лингвистом быть, а не моряком, - тихо присела на хрупкий венский стульчик.

В душу от нее исходила какая-то чистота, успокоенность. Майгатову вдруг захотелось, чтобы она никогда-никогда отсюда не уходила. Просто сидела бы и сидела на стульчике. А чтобы это произошло, он даже готов болеть бесконечно. И чтобы никто и никогда не входил, не тревожил этой тихой картины.

- Да, я - москвичка. А почему пошла в медсестры? - Она посмотрела в окно, словно сквозь него пыталась разглядеть ушедшие, истаявшие в дали годы. - Я в институт поступала. Дважды. Первый раз баллов не добрала. А во второй... во второй - с экзаменаторшей по химии поругалась. Я все на пять отбарабанила, а у нее, видимо, установка была выше трех не ставить. Она и начала меня гонять по всему курсу. Я не выдержала, так прямо и сказала все, что о ней думаю. А в итоге... в итоге медучилище... в итоге здесь, в этой жаре...

- Леночка, а ведь вы не ответили на мой вопрос - почему? - попытался он продлить еще хоть на минуту, хоть на немного ощущение тепла, света, легкости.

- Любопытной Варваре...

- Знаю: нос оторвали. А все же?

- Трудно сказать... У меня в детстве котенок был. Веселый такой, серенький. Однажды он заболел, есть перестал. Я его и так, и эдак лечила. А он... в общем, умер котенок. Может, потом захотелось хоть кого-то спасти, а может, все дело в стечении обстоятельств: у меня соседка по коммуналке в медучилище поступала, а вдвоем, знаете, не то, что одному...

Она порывисто встала, словно и сама почувствовала невидимую паутинку, протянувшуюся от этого большого, усатого и такого одновременно жалкого парня к ней. Резко отставила стул к стене.

- Сейчас вернусь, - тихо произнесла она и так же тихо растворилась в двери.

А та даже не скрипнула. Только тоненько, на одной грустной ноте, пропела.

Майгатов приподнял неприятную, пропитавшуюся потом простыню. Бок левой ноги был густо смазан чем-то белым, похожим на кефир, но ноге от этого легче не было. Наверное, здесь, в комнате, было жарко, нестерпимо жарко вон, даже у Леночки на висках под накрахмаленной шапочкой стояли крупные светлые капли пота, но Майгатов не ощущал жары. На тумбочке, за строем лекарств, одиноко лежал термометр и был похож на старшину, вышедшего к подчиненным - таблеткам. Даже желтая полоска вдоль него напоминала старшинскую желтую лычку на погоне. Майгатов потянулся за ним, приблизил к глазам - тридцать девять и шесть. Ого! У кого ж это? И только теперь ощутил вместо безразличия ко всему смесь удивления и испуга. Конечно, это же его теперешняя температура! Почти как температура воздуха. Потому и жара не так давит.

- Ле-е... - отозвался на скрипнувшую дверь и тут же осекся.

В комнату вплыла сухощавая пожилая арабка. На подносе в ее руках дымился стакан чая и стояла тарелка с чем-то густым и противным, а в эту жижу углом был погружен кусок белого хлеба.

- Кушити, - важно проговорила она, сдвинула таблетки, словно они здесь не играли роли, и составила обед на тумбочку.

Молча постояла, ожидая непонятно чего. Майгатову не то, что есть, смотреть на еду не хотелось, и он уж хотел сказать, чтоб арабка забрала ее себе, но та, так и не подняв ни разу глаз, вышла с таким видом, как будто подарила белому человеку что-то свое.

Не успела она исчезнуть за дверью, которая почему-то проводила ее ржавым, злым хрипом, как в комнату впорхнула Леночка, и стены сразу раздвинулись, мир стал светлее и ярче.

- Вот сюда, на окно, - показала она кому-то за спиной, и Майгатов увидел как то ли негр, то ли негритенок внес тяжеленный - для негра тяжеленный - ящик. - А вы почему не кушаете? Ну-у! - набрала ложку каши и поднесла ему с видом матери, кормящей своего ребенка.