Дмитрий Федотов - Огненный глаз Тенгри

— Где ты был?

— Дышал свежим воздухом. Знаешь, какая дивная ночь стоит?

— Какая?..

— Самая короткая в году!

— Так спи, а то не успеешь…

— Уже сплю. Спокойного сна, родная!..

— Бай-бай… — Мария почмокала губами, будто целуя, и перевернулась на живот.

«Памятная тетрадь № 7. Писано Степаном Крашенинниковым, адъюнктом натуральной истории и ботаники Е.И.В. Академии наук. Февраль 1746 года Р.Х.»:

25 марта 1743 года

Вот уже месяц тому, как закончилась моя сибирская одиссея. Теперь же, взирая на пройденный путь, я с радостью отмечаю, насколько полезным и любопытным было для меня сие путешествие. За неполные два года, что я провел на бескрайних сибирских просторах, мои познания в области флоры и фауны азиатского континента неизмеримо выросли и обогатились. А уж сколь интересными явились наши с Горлановым этнографические изыскания — передать словами дневника просто немыслимо!

Безусловно, главным приобретением в области этнографии стали раритеты, полученные покойным Семеном Торопчиным, правда, не совсем честным путем.

Этот уникальный берестяной свиток с руническим текстом, который мне еще предстоит прочитать… Именно мне — ради памяти Торопчина!

Поначалу у меня была мысль сдать находки по протоколу в архив естественнонаучной комиссии Академии, и пусть ими занимаются искушенные в таких делах профессора и академики, но по размышлении пришел к убеждению, что имею приоритетное право заняться исследованиями сам.

Но едва я приступил к расшифровке древних рун, похожих, кстати, на те, что были найдены мною в пещерах енисейских кряжей полгода спустя после злополучного похода через кряж Салтышык, как пришли ночные кошмары.

Какое-то время я старался не думать о них, да не помнил содержания снов — только мутное ощущение от смеси страха и отчаяния, но позже тяжелые сновидения начали завладевать моим сознанием, вторгаясь в явь. Всегда далекий от мистики я пытался объяснить свое состояние переутомлением и даже переживаниями совести. Однако ни прогулки на свежем воздухе, ни успокаивающие порошки, ни даже исповедь не улучшили состояния моих нервов.

В конце концов, после очередного кошмара, в котором ко мне вновь явился старик с базарной площади Томска и потребовал вернуть украденные раритеты обратно в капище, я не выдержал.

В это время в Питербурх по торговым делам приехал мой двоюродный брат Федор. Он был компаньоном у купца первой гильдии Кухтерина, в одной из его факторий в Кузнецке-Сибирском. О приезде брата я узнал случайно. Вернее, разыскал меня он, прислав своего рассыльного в приемный покой Академии. А там ему уже дали адрес моего проживания на Васильевском острове.

И вот в прошлое воскресение, ближе к полудню, возвращаясь со своей ежедневной прогулки, я с удивлением обнаружил возле дома сани, запряженные парой откормленных рысаков. Войдя же в горницу, увидел брата Федора, с удовольствием уплетающего плюшки со смородиновым вареньем, и подливающую ему чай разрумянившуюся Варвару Филаретовну, хозяйку.

Румянилась она, конечно, не от выпитого чая, а больше от пламенных взглядов моего братца, которые он бросал на ее могучие прелести. Варвара Филаретовна вдовствовала уже третий год, самой же ей едва перевалило за тридцать. Так что, как говорится, было на что поглядеть неженатому мужчине!

А Федор, как и я, до сей поры так и не решился связать себя брачными узами. Но если я считал женитьбу делом десятым, к тому же отвлекающим от серьезной науки, то братец мой придерживался другой причины: глупость совершить, мол, всегда успею, а покуда и в умных похожу. Хозяйка, завидев меня, разулыбалась.

— Здоровы ли будете, Степан Петрович! Садитесь-ка к столу, откушайте плюшек свеженьких — утром испекла.

— Благодарствую, Варвара Филаретовна, не откажусь! — ответил я и подошел к брату: — Здравствуй, Федор. Какими судьбами?

— Здоров будь, Степушка! — расплылся он в улыбке, встал и облапил меня по сибирскому обычаю. — Да вот, решил проведать ученого брата. Жаль, в Кузнецке не свиделись. Я в ту пору как раз в Москве был… Слыхал, слыхал про ваши одиссеи! Что, не ожидали такой красоты и долготы увидеть?..

— Да уж, Сибирь — это тебе не Тамбовщина и даже Дикое поле, — согласился я. — Поболе будет. А ведь я, Федор, аж до самой Камчатки добрался!

— Ну да?! — округлил он глаза. — Меня переплюнул? Я, вишь, только до Якуцка доходил — дале не сподобился…

Так, за разговорами, рассказами, мы просидели с Федором до сумерек. Варвара Филаретовна почти не докучала нам своим присутствием. Наоборот, сидела с краешку и внимательно слушала, иногда вздыхая и бросая томные взгляды на Федора, не забывавшего временами подмигивать ей, поведав очередную свою байку о похождениях «за три моря». Я даже раз попенял ему, мол, какой уж из тебя Афанасий Никитин — пшик один! На что сразу же получил достойный ответ: а ты и такого не видел! Тут-то меня и дернул черт за язык.