Энцо Руссо - Мафия изнутри. Исповедь мафиозо

Бывают они нужны и на другое. Язву желудка я лечил в Швейцарии, сперва в Беллинцоне, потом в Цюрихе у врача, которого знавал во времена дона Нино, умершего, да будет земля ему пухом, тоже в Швейцарии. И вылечил язву я благодаря деньгам, потому что в Италии, если хочешь наверняка выздороветь, надо ехать за границу, а для этого требуются денежки.

Нужны деньги и тогда, когда меня охватывает тоска по морю. Тогда, не говоря никому ни слова, я уезжаю и отправляюсь в Палермо. Я купил себе машину «ритмо-дизель», настоящую игрушку. Я приезжаю, снимаю хороший номер в дорогой гостинице, ем в ресторане, где подают такую свежую рыбу, что она кажется еще живой, и официанты одеты в черные костюмы, а ночью сплю с такой девицей, какой у нас в селении не увидишь даже в кино. Тратить деньги на шикарные ботинки — это не по мне, но ради такого я всегда готов, не скупясь, открыть бумажник. А когда устану, возвращаюсь домой. Иногда кто-нибудь видит, как я приезжаю, и спрашивает, где я был.

— Ездил в ИНПС [62] Национальный институт социального страхования. — Прим. перев. насчет пенсии, — отвечаю я. Или же — делал анализы из-за своей язвы, или же — был на сельскохозяйственной ярмарке. Словом, там, куда ездят приличные люди.

Иной раз летом я остаюсь ночевать в поле. Так же, как в детстве с отцом и братьями. Но теперь сплю не на голой земле: для этого я уже не в том возрасте. Я выстроил себе домик, всего с одной комнатой, лишь бы не мочил дождь. Вечером что-нибудь готовлю на ужин, а потом выхожу на воздух и слушаю ночные звуки, пока не сморит сон.

— Все-то у тебя есть, Джованнино, — нередко говорит мне двоюродный братец, когда мы с ним видимся. Но это не так. У него есть жена, а у меня нет. Он живет себе бездумно, а я нет. Он меня приглашает каждое воскресенье, и я иногда к нему хожу. Но денег в долг никогда ему не даю. Если пройдет слух, что я могу запросто вынуть из кармана пару миллионов, прощай спокойная жизнь.

Поэтому я торгуюсь даже из-за пяти тысяч лир и во всех лавках, где что-нибудь покупаю, стараюсь получить скидку. Поэтому мне удается жить неприметно, а иной раз меня все это даже забавляет. А задушевных разговоров ни с кем не вожу, да мне этого и не нужно. Но не из-за высокомерия. Я просто уже привык так жить. Сперва я доверял всем, кто принадлежал к Семьям. И появились Корлеонцы, которые плевали на эти правила. Потом доверял только той Семье, в которую входил сам. И появились предатели, устроившие бойню и перебившие всех остальных. Так разве могу я теперь доверять кому-нибудь из односельчан, которые только называют себя моими друзьями и даже представить себе не могут, какова моя настоящая жизнь.

Самое большее — обменяться парой слов о погоде, о видах на урожай и о химических средствах борьбы с сорняками, которые теперь применяют. Да и вообще у меня нет времени на разговоры. Каждое утро покупаю «Сицилию» и читаю почти от корки и до корки. Делаю покупки, кое-что по дому, пью кофе в баре, и нескольких часов, свободных от работы в поле, как не бывало. Это бедная жизнь, но она для меня — отдых. И она мне правится.

В память о былых временах я храню только две вещи. Прежде всего пистолет, неизменно вместе с оформленным по всем правилам разрешением на ношение оружия. Только нынче он тоже отдыхает, покоясь в ящике комода. Я никогда не беру его с собой, когда выхожу из дому. Я знаю, что меня не могут убить. Но если я и заблуждаюсь насчет своей безопасности и моя судьба притаилась где-нибудь в темноте за углом, есть у меня пистолет или нет — все равно без разницы. Я об этом не думаю и не трясусь от страха. В оставшиеся мне годы мне хочется жить и спать спокойно.

Второе, что я храню — это воспоминания. Я знавал больших людей, людей в настоящем смысле этого слова. И в жизни мне выпали на долю испытания, которые пережил далеко не каждый. О некоторых из них я рассказал, но о других не могу, да и не хочу говорить. Если у человека нет секретов, которые надо хранить, значит, он прожил пустую и бесполезную жизнь.

Самые приятные воспоминания — самые незначительные, если рассказывать о них, они кажутся сущей чепухой. Некоторые летние вечера на усадьбе дона Пеппе вместе с другими молодыми ребятами. А потом — когда я в первый раз сел за руль машины или когда, называя меня по фамилии, перед ней впервые добавили «синьор». Но чаще всего вспоминаются некоторые минуты, проведенные с женой, и жизнь в Семьях, где я работал. Наверно, так бывает и у солдат во время войны: знакомятся между собой разные люди, которых каждую минуту поджидает смерть. И даже если уцелеют, потом они вернутся на «гражданку» и никогда уже больше не встретятся друг с другом. Но в те дни, когда были вместе, они чувствовали себя братьями. Потому что у солдат все потребности, все желания и мысли одинаковы. И оттого некоторые слова, даже произнесенные еле слышным шепотом, звучат, будто колокола в день Пасхи.