Энцо Руссо - Мафия изнутри. Исповедь мафиозо

У меня в распоряжении оставалось несколько дней, чтобы уладить свои дела и решить, следует ли посоветоваться с Козентино или же расхлебывать все самому, как, впрочем, я всегда и поступал. По счастью, в те дни Стефано был по горло занят и лишь немногие могли встречаться с ним с глазу на глаз. Говорили, что он устал и во всем разуверился.

Я слушал эти разговоры вполуха. Мозг у меня лихорадочно работал, я был в постоянном напряжении, внимательно следил за всем, что происходит вокруг. Я решил выждать. Каждая минута приносила что-то новое, и рано или поздно ветер должен был перемениться. Приказ гласил: быть наготове днем и ночью, а это означало, что готовятся большие дела.

— Наконец-то, с божьей помощью, пришел и наш черед, — сказал Миммо Терези. Эти его слова означали, что время разговоров кончилось, и никого это не могло обрадовать больше, чем меня, потому что если в те дни все остальные чувствовали себя неспокойно, то я чувствовал себя приговоренным к смерти. Я мог спастись только если разразится война и если победа в ней будет на нашей стороне. И пока что держал наготове Саро и Мариано. Как только Козентино сообщит нам какие-нибудь сведения насчет Риины, мы тотчас должны будем начать действовать.

Но вышло все по-другому.

Вечером 23 апреля я вместе со всеми остальными поехал за город, чтобы поздравить Стефано с сорокатрехлетием. Когда он ушел, я сразу же оставил всю нашу компанию, потому что мне хотелось повидаться с одним человеком по своему личному делу. Когда я освободился, было уже около полуночи, но сна не было ни в одном глазу. Совсем наоборот: я вновь чувствовал себя юношей. И решил нанести неожиданный визит одной женщине, с которой мы иногда встречались. Звали ее Тереза. Это была хорошая женщина, у нее был маленький ребенок. Муж ее работал официантом в Швейцарии и возвращался домой только летом, на Пасху и на Рождество. Он не хотел, чтобы она приезжала в Швейцарию, так как говорил, что трудно получить разрешение от властей. Я-то думаю, что там у него была другая хорошая женщина и тоже с маленьким ребенком и ему не хотелось, чтобы эти женщины и дети знакомились между собой.

Я приезжал к ней всегда ночью, потому что днем меня могли увидеть соседи и ребенок. Чтобы не шуметь, я не звонил, а открывал дверь своими ключами и входил. А утром уезжал около шести. Я родился в деревне, крестьянский сын, и вставать спозаранку мне не в тягость ни летом, ни зимой. Возвращаясь домой от Терезы, я вел машину потихоньку, не спеша. Если дело было летом, останавливался, чтобы купить «граниту» или бриошь по-палермски, то есть с мороженым внутри, а если зимой, — выпить кофе со сливками. В тот день я почувствовал запах теплого хлеба и купил булочку, чтобы без спеху позавтракать, как приеду домой.

Когда я открывал дверь, услышал, что надрывается телефон. Звонил кто-то из людей Федерико, не помню уж кто, но говорил он таким взволнованным голосом, что я его не сразу узнал.

— Его убили! Убили!.. — кричал он в трубку, непрерывно повторяя эти два слова. Я велел ему успокоиться, потому что ничего не понимал, но он даже не слушал, что я ему говорю. Наконец он сумел проговорить: Стефано мертв. Его застрелили вчера вечером, когда он возвращался с празднования своего дня рождения. Он остановил машину у светофора. Я знал, что он заказал себе бронированный автомобиль, кажется марки «Альфа Ромео». Ему эту машину должны были доставить через несколько дней. Но кто знает, выдержали бы и ее стекла очередь из «Калашникова».

Я вскочил. У меня не было времени даже подумать. Схватил только деньги, пистолет и ключи от своей «127». Булка так и осталась черстветь на столе на кухне.

На Страсбургской аллее в супермаркете я сделал покупки. Там были только домохозяйки да пенсионеры. Я набрал всевозможных консервов, стерилизованного молока, сухого печенья и сладостей, орехов, вина. Из свежих продуктов только то, что можно долго хранить в холодильнике. Потом купил электрическую бритву, радиоприемничек и кое-что из мелочей. Багажник машины был полностью забит. К десяти утра все было закончено, оставалось где-нибудь провести день, и это должно было быть надежное место. Надежные места — или среди толпы, или там, где никого нет. Но у меня в мыслях всегда было море, и я заметил, что никто не вглядывается в лица рыбаков или человека, сидящего на молу и глядящего на воду. Я поставил машину рядом с каким-то деревянным бараком, так, что ее почти не было видно с дороги, и провел день, сидя на утесе и глядя на стариков с удочками и ведрами.