Валерий Ильичёв: Перстень с печаткой

В комнате на широком столе, диване и стульях лежали футляры для музыкальных инструментов, какая-то одежда и бутафорский реквизит. Пыльные, в беспорядке разбросанные по полу и на столе рваные зеленые шторы завершали картину беспорядка. Не прошло и нескольких секунд, как в дверь постучали, и на пороге возник запыхавшийся человек с видеокамерой. Пименов радостно кивнул:

Ну вот, все наконец в сборе, и можно начинать. Кто из нас в детстве не мечтал сниматься в кино? Сегодня наша мечта исполнится. Но мне кажется, что вы, Глызина Мария Николаевна, не очень рады представившемуся счастливому случаю? Или я ошибаюсь? Кстати, пленка нынче стоит дорого, так что прошу в присутствии понятых добровольно выдать переданные вам Сочневым на хранение документы.

Не в силах вымолвить ни слова, скрипачка лишь отрицательно покачала головой.

Она ещё не знает, что Сочнев задержан, предположил Ильин. Так оно и оказалось.

Послушайте, Мария Николаевна, сказал Пименов, понимаю, вы боитесь навредить своему бывшему мужу. Но он уже задержан, находится в милиции и в данный момент дает показания следователю. Неважно, что он будет говорить: у нас достаточно неопровержимых доказательств того, что он убил двух женщин в дачном поселке под Москвой.

Убил женщин? Этого не может быть! Я знаю Сергея, он и мухи, как говорится, не обидит. Вы врете!

А как, думаете, к нему попали важные документы, за которыми охотится мафия? Кстати, снимите с пальчика колечко с самочкой фазана, которое дал вам Сочнев. Мы внесем его в протокол изъятия вещественных доказательств.

Пожалуйста. Только здесь какое-то недоразумение. Сергей нашел важные документы, утерянные в вагоне электрички подвыпившим бизнесменом, и хотел с моей помощью вернуть их владельцу за хорошее вознаграждение. Он просил меня ему помочь, опасаясь ловушки. Ведь его могли убить, чтобы не заплатить обещанную крупную сумму денег.

Нашли беззащитного! Этот ваш, который мухи не обидит, помимо двух женщин, вчера в море из подводного ружья гарпуном убил местного спортивного инструктора, а минут двадцать назад на моих глазах пронзил человека гарпуном на суше, вмешался в разговор Ильин.

Какой ужас! Неправда, Сергей этого не мог сделать!

Мария Николаевна, у вас будет возможность узнать правду на очной ставке с Сочневым, а теперь укажите, где в этой комнате находится футляр от вашей скрипки. Откройте его.

Женщина щелкнула замками и откинула крышку футляра. Он был пуст. Ильин вопросительно посмотрел на Пименова. Но тот, казалось, вовсе не был обескуражен. Подмигнув Ильину, он жестом фокусника достал из кармана нож, нажал на кнопку, эффектно выбросив лезвие, и подцепив им дно, обтянутое красным шелком, приподнял его.

Прошу понятых подойти поближе, сказал он. А ты, капитан, снимай все здесь происходящее крупным планом. Видите эти отдельные листки бумаги с цифрами и обрывок визитной карточки на имя Осипова? Мы их изымаем в качестве доказательств.

...Ну вот, дело сделано. Документы для получения крупного вклада у нас, и убийца-пианист задержан. Доказать его вину будет совсем несложно. Это, как говорится, уже дело техники, вяло подумал Ильин, внезапно почувствовав усталость и опустошенность.

А Пименов уже обращался к нему и Бородину:

Ну что, коллеги, дело движется к завершению. Можете идти отдыхать. Мы сами все оформим и завтра в полдень отправим вас с Сочневым и его подругой самолетом в Москву. Дам вам в подкрепление двух своих людей, телефонирую Кондратову, и в Москве на аэродроме всех встретят.

Ильину хотелось поехать вместе со всеми в отдел милиции и задать Сочневу несколько интересующих его вопросов, но он пересилил себя, зная, как не любят следователи, когда кто-либо вмешивается в проводимый ими допрос.

Пожимая на прощание руку московским сыщикам, Пименов озорно подмигнул:

Ну что, мужики, вам остается только с честью выполнить мое недавнее пожелание и провести последнюю ночь на юге, как и предыдущую, с честью и достоинством, чтобы никаких жалоб ко мне потом не поступило. Мне и без вас забот хватает.

Ни Ильин, ни Бородин шутки не поддержали. Им сейчас хотелось просто подняться в свои номера и завалиться спать. Теперь скрываться им не имело смысла, и из служебной комнаты все вышли вместе. Бал-маскарад продолжался, и мало кто обратил внимание на скрипачку с бледным лицом и сжатыми губами, в сопровождении нескольких мужчин покидающую зал.

И все-таки каким-то непостижимым образом настроение скрипачки передалось её товарищам. И они, резко обрубив веселую мелодию, перешли на грустное довоенное танго. Саксофонист играл так, что, казалось, это не танец, а печальная песня без слов о прощании с любимой.