Антон Леонтьев - Восьмой смертный грех

Она запнулась. Я потер руки:

– Ага, вот и след! Помнится, году эдак в семьдесят девятом или восьмидесятом одного из голливудских режиссеров нашли мертвым в собственном бассейне. Я его знал: разумеется, режиссера, а не бассейн. Вместе пили и посещали… Впрочем, не важно кого. Так вот, его нашли без головы, которую кто-то снес при помощи ружья для охоты на слонов. Сначала грешили на жену, с которой он разводился и не хотел отдавать ей половину своих миллионов, потом – на многочисленных любовниц, на друзей из мафии и незаконнорожденного сына-наркомана. Выяснилось, что голову режиссеру снес бывший дворецкий. Он служил у него семнадцать лет, и хозяин его уволил, поймав на мелкой краже. Месть прислуги – что может быть ужаснее! Кстати, дворецкого присяжные отправили в газовую камеру.

Я, похоже, слишком увлекся описанием кровавых событий прошлого. Поэтому быстро добавил:

– Бывшие няньки могли запросто продать кому-то информацию о Терезе и вашем распорядке дня и обо всех интимных деталях. И похитители это использовали. Полиция взяла у тебя имена этих нянек и их координаты?

Дениза отрицательно качнула головой. Я приказал:

– Немедленно найди их, отдай мне, я доведу это до сведения инспектора Нуазье.

Я не обманывал: доведу, причем тотчас, но сначала сделаю себе копию этого списка и брошусь на поиски этих самых бывших нянек.

– Ты уверена, что твоя нынешняя бонна к этому непричастна? – спросил я. – Ну, допустим, полиция тоже такого мнения. Но прислуга может быть причастна, даже сама об этом не подозревая. Например, похитителем может быть ее брат, или муж, или сосед, которому она, гордясь тем, что работает у тебя, рассказала кое-что о Терезе…

Дениза прошептала в слезах:

– Женевьева сирота, выросла в приюте, у нее нет никого, и уж тем более друга. Она уделяет все время Терезе.

– Ну, ну, такие любвеобильные ангелы и опасны, в тихом омуте, как известно… – процедил я, воображая себя инспектором, который ведет расследование. Потом мне стало до тошноты стыдно. Я играю на чувствах матери, у которой пропал единственный ребенок.

Получив от Денизы список с именами и адресами семи нянек, которые работали у нее до Женевьевы, я распрощался и удалился. Едва я шагнул на крыльцо, как меня ослепили вспышки телекамер. Черт, я снова стану героем первой полосы!

– Мистер Терц! – завопили репортеры, узнав меня. – Каково положение, дали ли о себе знать похитители, если да, то каковы их требования? Всего одна фраза!

Я, как слонопотам, прокладывал себе путь среди беснующихся циников.

– Одна фраза, одна фраза! – кричал кто-то рядом. Я замер. Ярость нахлынула на меня, и, не владея собой, я повернулся к тому, кто требовал одну фразу. Видимо, выражение моего лица было столь ужасным, что молодой журналист побледнел и ойкнул, прижав к груди камеру. Я схватил его за шиворот, притянул к себе и проорал ему прямо в лицо:

– Одну фразу, мон шер ами? Ты хочешь от меня одну-единственную фразу? Я удовлетворю твое любопытство! И ты получишь свою фразу!

И он действительно получил от меня прямо в лицо фразу – да такую, что меня охватила тайная гордость за свои литературные познания. Она всплыла у меня в памяти из далекого детства, когда, живя в Нью-Йорке, в возрасте семи или восьми лет мы, ребятня, доводили до белого каления почтенного корейского зеленщика, постоянно подворовывая у него овощи, надкусывая яблоки и кладя их обратно, подсовывая дохлых мышей, гусениц и, пардон, экскременты к нему на стенды. И однажды он так рассердился, что выдал фразу на великолепном английском (хотя говорил по-английски вообще-то плоховато), да такую, что я ее не забуду до Страшного суда.

И именно эту фразу я выплюнул в лицо репортеру. Все затихли. Я же, очень довольный произведенным эффектом, отпустил несчастного и пошел восвояси.

Не сомневаюсь, что никто из этих несчастных ни до, ни после не слышал ничего подобного. Правда, следующим утром в бертранских газетах на первой полосе писали, что Кирилл Терц нападает на журналистов, но мне было все равно. Про меня и так накропали много ерунды, так что еще одна статья ничего не изменит.

Ну что ж, заполучив список нянек, которые когда-то работали у Денизы, а затем по ее же прихоти оказались на улице, я решил действовать. Итак, мне повезло: Дениза хотела, чтобы ее дочь говорила на неподражаемом французском с бертранским прононсом, поэтому все няньки, включая и последнюю, на которую напали похитители, происходили родом из Бертрана. Причем все получили свое место благодаря одному и тому же агентству.