Ксавье Монтепен - Лучше умереть!

— Жак Гаро! — повторил Жорж. — И чем это доказано?

— У тебя наверняка хранятся какие-нибудь бумаги, написанные владельцем завода в Курбвуа.

— Да… конечно… — оживился Жорж. — Вот письмо…

На столе у него лежало письмо, полученное накануне от миллионера. Этьен буквально выхватил его у адвоката из рук, взглянул на него и тут же издал торжествующий вопль.

— Тот же почерк! — произнес он. — Смотрите, тут никаких сомнений быть не может! Вот видите: Поль Арман — это Жак Гаро; и Жюля Лабру, отца нашего друга, убил именно он!

Люсьен в ужасе пробормотал:

— И, зная о том, кто я, этот человек хотел женить меня на своей дочери! Мерзавец! А я не могу даже привлечь его к суду! Срок давности истек…

— Ничего подобного! — живо возразил Этьен. — Истек, но только в отношении того, что он натворил в Альфорвилле, а за покушение на жизнь Люси и Жанны его вполне можно привлечь к ответственности!

— А как же моя мама?… — сказал вдруг Жорж. — Что с ней теперь?

— Я уже сказал: мы ее отыщем. И раскроем ей свои сердца и объятия… мы все будем любить и почитать ее.

— Что вы решили предпринять в отношении Поля Армана?

— Вы готовы во всем слушаться меня?

— Да… да… — ответили Жорж и Люсьен.

— Хорошо; тогда идемте!

Все пятеро вышли из квартиры на улице Бонапарта, художник забежал в табачную лавочку, где купил двойной лист гербовой бумаги, затем они сели в две поджидавшие их у дверей кареты.

Накануне, а точнее — в тот самый день, Поль Арман вернулся домой в час ночи, очень удивленный, озабоченный и обеспокоенный неаккуратностью Соливо, не явившегося на им же самим назначенную встречу. Уснуть ему удалось отнюдь не сразу.

Около девяти утра он вышел из дома, направился к своему банкиру, получил обещанные сообщнику деньги, а затем велел кучеру ехать на завод. Там не было для него ни письма, ни телеграммы. Он подождал. К одиннадцати никаких вестей от Соливо так и не поступило. Обезумев от тревоги, несчастный миллионер вернулся в Париж.

Мэри в тот день чувствовала себя еще хуже, чем обычно. Накануне у нее опять шла горлом кровь. Лихорадка вконец измучила ее. Вернувшись в особняк, отец был горько поражен этим внезапным ухудшением. Острая боль пронзила его сердце, в душу, оттеснив все другие заботы, прокралась мрачная мысль: неужели врачи ошиблись и Мэри может умереть так рано? Он почувствовал, как к глазам подступают слезы, и ему пришлось сделать над собой страшное усилие, чтобы сдержать их.

За обедом он пожаловался на мигрень, дабы как-то объяснить свое настроение и отсутствие аппетита. Мэри тоже есть не хотелось, и настроение у нее было подавленным.

— Милая моя, — спросил миллионер, — ты плохо себя чувствуешь?

— Немного, папа. Но это пройдет. Я плохо спала ночью.

— У тебя была температура?

— Наверное. Сны какие-то ужасные снились.

«И мне тоже», — подумал он.

Поль Арман опустил голову, затем подошел к дочери и обнял ее.

— Ты уходишь? — спросила она.

— Нет; я буду в кабинете.

— О! Тем лучше, папа. Ты даже представить себе не можешь, как пугала меня почему-то сегодня мысль, что придется остаться одной в особняке…

Поль Арман ничего на это не сказал и вышел из столовой. Лишь только он закрыл за собой дверь кабинета, лицо его болезненно исказилось; он рухнул в кресло и, невидящим взглядом уставившись в пространство, погрузился в самые мрачные размышления. Его мучили дурные предчувствия; он понимал, что над его дочерью уже нависла тень смерти.

Когда искренне любящие Жанну люди плотной стеной закрыли ее от полиции, она выскочила из « Привала булочников » и, почти потеряв голову, чуть ли не бегом бросилась по улице, не разбирая дороги. Оказавшись на набережной, она двинулась в направлении Пасси. На площади Инвалидов, усталая и запыхавшаяся, разносчица хлеба опустилась на скамью и боязливо огляделась. Охваченная безграничным отчаянием, мамаша Лизон утратила присутствие духа.

«Все кончено! — думала она. — Теперь они знают, что я в Париже… И быстро выяснят, в каком доме живу. Снова придется скрываться, куда-то бежать, разлучиться с дочерью. До конца дней мне придется страдать, как проклятой!»

Жанна сидела, опустив голову. Внезапно она выпрямилась.

— Но ведь этот человек сказал, что Жак Гаро жив… — прошептала она. — Жак Гаро скрывается под именем Поля Армана. Этот человек не лгал. И его, конечно же, арестовали. Он все расскажет… и назовет имя сообщника. Тогда все поймут, что меня осудили несправедливо, и я смогу остаться на свободе… и вновь увижу свою дочь… ненаглядную Люси… Да, но вдруг Жака Гаро кто-нибудь предупредит, и он сумеет ускользнуть от полиции, сбежать? Вдруг этот подлый человек, что пытался меня убить несколько дней назад, отречется от своих слов, где я тогда найду доказательства? Толку-то, если я закричу: « Это — Жак Гаро! » Он ответит: « Я — Поль Арман! » И ведь поверят не мне — женщине, сбежавшей из тюрьмы! Поверят ему, он — миллионер, всеми уважаемый человек…