Ксавье Монтепен - Кровавое дело

— Заказное письмо для mademoiselle Сесиль Бернье.

— Так позвольте, я передам.

— Так не делается, голубушка, надо, чтобы барышня расписалась в моей книге.

— Да барышня-то еще спит.

— В таком случае я передам ей письмо в следующий раз.

— Нет уж, в таком случае, будьте добры, подождите, господин почтальон. Зайдите в столовую, тут вам будет потеплее. Я угощу вас рюмочкой старого коньяка: он согреет вас внутри и защитит от холода, — а потом разбужу барышню.

По-видимому, перспектива рюмочки старого коньяка произвела на почтальона крайне благоприятное впечатление. Он вошел в маленькую, скромную столовую, где Бригитта — так звали служанку — поспешно поставила на стол графин с коньяком и рюмку, которую наполнила до краев.

— Пейте, — сказала она, — я сейчас вернусь.

С этими словами добрая старуха исчезла за дверью, которую плотно затворила за собой.

Комната эта была спальней Сесиль Бернье.

Последняя полулежала на постели с занавесками. Она слышала голоса, но не могла различить слов.

— Кто там? — спросила она у вошедшей Бригитты.

— Почтальон, mademoiselle. Он принес заказное письмо, встаньте поскорее и накиньте пеньюар. Вам надо расписаться.

— Иду, иду.

Не прошло и двух секунд, как в столовую вошла Сесиль Бернье.

Молодой девушке было не более девятнадцати лет, но так как она была жгучей брюнеткой с великолепными иссиня-черными, как вороново крыло, волосами, то казалась несколько старше.

Несмотря на неправильные черты лица, ее могли, да и должны были находить хорошенькой, но в выражении чудных черных глаз было что-то загадочное, как в глазах сфинкса: они то ласкали и нежили, то вдруг становились серьезны и строги, почти суровы.

При первом же взгляде наблюдательный человек мог понять, что она пережила какое-то потрясение. Но, несмотря на все это, она была очаровательно хороша с тяжелой массой своих синевато-черных волос, в белом пеньюаре, под которым угадывались роскошные формы, и маленькими голыми ножками в туфельках.

Почтальон уже положил свою книгу на стол, рядом с чернильницей и пером, которые принесла Бригитта.

— Где мне расписаться? — спросила Сесиль.

— А вот здесь, на этой строчке, вот в этой клетке.

Молодая девушка быстро обмакнула перо в чернильницу, расписалась на указанном месте и взяла письмо.

— От моего отца… — вполголоса проговорила она, устремив на него свои прекрасные глаза.

И, кивнув, вернулась в спальню, быстро спустила с плеч пеньюар и как змейка скользнула в свою постель, которая еще не успела остыть.

Разрезав верхнюю часть конверта ножницами, она вытащила письмо. Из него выпал банковский билет, сложенный вчетверо.

— Тысяча франков! — проговорила она с удивлением. — Неужели отец выиграл дело?

Брови ее нахмурились, и по красивому личику пробежало облако неудовольствия.

Развернув письмо, Сесиль прочла следующее:

« Марсель, 1 декабря 1883 года.

Моя дорогая Сесиль! Радуйся! То, что ты считала иллюзией, несбыточной надеждой, стало настоящей, прекрасной действительностью. Я выиграл процесс, выиграл по всем пунктам! Победа полная и неоспоримая!

Неделю назад алжирский суд в своем последнем разбирательстве приговорил компанию, в которой был застрахован мой корабль, к немедленной выплате всех без исключения сумм, обозначенных в страховом полисе. А общий итог этой суммы равняется, как тебе известно, одному миллиону пятистам пятидесяти тысячам франков!… »

Сесиль Бернье прервала чтение и провела рукой по лбу. Ярко вспыхнули ее чудные очи, но моментально потухли, и лицо ее стало еще мрачнее, чем прежде.

Она снова взялась за письмо.

« …конечно, — писал дальше отец, — это еще не Бог весть какое состояние! Но все-таки мы больше никогда уже не будем нуждаться. Вместо нашей теперешней, более чем скромной квартирки, где твоя красота увяла бы очень скоро за недостатком воздуха и света, я буду в состоянии подарить тебе прелестный маленький дом в Пасси, весь окруженный садами и цветами. Конец всяким конкам и омнибусам. У тебя будет свое купе, которое будет отвозить тебя в театры и модные магазины. У тебя будет также маленький шарабан-корзиночка, запряженный парой пони, которыми ты будешь сама править.

Я уже представляю тебя в этой новой обстановке, и мое отеческое сердце сильно бьется от радости.

Я оставил триста тысяч франков пока у себя и везу их с собой в бумажнике. Эти триста тысяч помогут нам разделаться с прошлым и пойдут на первые издержки при устройстве. Остальные миллион двести тысяч франков лежат у моего банкира в. Марселе. Квитанция у меня с собой.