Ксавье Монтепен - Кровавое дело

— А теперь, — обратился он к молодым людям, — положите ее снова на подушки.

Леон и Рене осторожно опустили руки, и головка Эммы-Розы снова очутилась на подушках.

Доктор пощупал пульс и констатировал его слабое биение.

— Уйдите отсюда все. Теперь наше присутствие в этой комнате принесло бы скорее вред, чем пользу. Больной необходимы полнейшая тишина и спокойствие. Через полчаса я вернусь и не уеду отсюда до тех пор, пока не буду в состоянии сказать что-либо совершенно определенное относительно ее здоровья.

Леон Леройе бросил горестный взгляд на Эмму-Розу и последовал за madame Дарвиль, которая вышла из комнаты вслед за доктором и сыном.

— Как вы думаете, — обратился господин Ландри к доктору, — было тут несчастье или преступление?

— По ране этого никак не узнать. Она причинена не острым орудием, а ударом обо что-нибудь большое, объемистое и твердое.

— Но падение-то? Как и чей вы объясните само падение?

— Я никак не объясняю. Является оно результатом преступления или же просто несчастья, как можно браться за разрешение такой задачи? К чему делать предположения, которые впоследствии, по всей вероятности, окажутся ошибочными? Только сама девушка объяснит все, когда придет в себя и будет в состоянии говорить.

— А это скоро будет?

— Надеюсь, если все пойдет хорошо. Но только не сегодня. Я не позволю ей говорить.

— Как вы полагаете, должен я предупредить полицейского комиссара?

— Думаю, что это необходимо. Вы составите свой рапорт, я присоединю к нему свой, а вы уж передадите их кому следует. Теперь, по-моему, необходимо сделать еще одну вещь. Так как monsieur Леон Леройе знает молодую пациентку, то ему, наверное, должен быть известен и адрес ее матери. По моему мнению, мы должны, не теряя ни минуты, известить несчастную женщину о состоянии здоровья дочери, дать ей хоть какую-нибудь, более или менее утешительную весточку. Мне кажется, что это наша прямая обязанность.

— Я не знаю адреса madamе Анжель в Париже, — сказал Леон, — но уже телеграфировал в Ларош, моей тетке madame Фонтана. Она приедет сюда с первым поездом, я уверен, так как питает живейшую симпатию к mademoiselle Эмме-Розе. А уж от нее мы узнаем, где живет madame Анжель.

— Это поздно, — возразил начальник станции. — Мать, вероятно, приехала на вокзал встречать дочь. Не увидев ее, она, разумеется, перепугалась, стала расспрашивать, и ей, конечно, сообщили о моей депеше. Так что в данную минуту она, наверное, считает свою дочь уже мертвой.

— Несчастная женщина! — воскликнула madame Дарвиль. — Она должна находиться в ужасном состоянии. Тут положительно есть от чего сойти с ума!

— Лучше всего, по-моему, немедленно телеграфировать madam Фонтана — она, по всей вероятности, еще не успела выехать из Лароша — и просить ее дать нам адрес madame Анжель.

— Вы, несомненно, правы, сударь. Я отправлюсь с вами обратно на станцию и оттуда пошлю депешу моей тетке! — с жаром воскликнул Леон.

— Идите, — сказал доктор, — а я останусь около больной.

Рене отправился со своим другом.

В кабинете начальника станции уже лежала депеша от madame Фонтана. Начальница извещала, что будет в Сен-Жюльен-дю-Со с первым поездом и, предвидя необходимость уведомить мать о печальном происшествии, сообщила ее адрес.

Немедленно была послана депеша на станцию Лионской железной дороги в Париж.

Красавица Анжель успокоилась только наполовину после прочтения этой телеграммы.

Ей было мало знать, что дочь ее вне опасности: она хотела собственными глазами убедиться, что рана ее не опасна, что она будет жить.

Выйдя из вокзала, где ее постиг такой тяжелый удар, madame Анжель, совершенно разбитая душой и телом, шла, как автомат, как сомнамбула.

Наконец она дошла до каретной биржи и бросилась в первый попавшийся экипаж.

— Куда мы отправляемся, сударыня? — осведомился кучер, подойдя к дверце.

— На улицу Дам в Батиньоле.

— Номер дома?

— Сто десятый.

— Только туда?

— Нет. Мы вернемся опять сюда.

— Понимаю.

Кучер уселся на козлы, а красавица Анжель забилась в уголок кареты.

— Он! Он! — повторяла она глухим голосом, с блуждающими от ужаса глазами. — Это он! Он! Я хорошо видела его. Весь облитый кровью… мертвый… и уже окоченевший… И моя Эмма, моя девочка, сидела в этом же вагоне! И из этого же вагона она упала, или, вернее, была выброшена, потому что во всем этом, наверное, кроется какое-нибудь страшное злодеяние!