Ольга Баскова - Познакомлю со смертью

— Я все понял, — ответил Николай и положил трубку.

Николай пришел на вокзал ровно в шесть, отыскал нужную ему электричку и расположился в первом вагоне. Он видел, как лечащий врач его матери тоже зашел в первый вагон, пробежал глазами по пассажирам и отправился в соседний. Через несколько минут поезд тронулся. Коля смотрел в окно, но его не интересовала весенняя природа. Он думал о предстоящей встрече с Гуровым, и ему хотелось плакать и кричать от собственного бессилия. Однако в глубине души парень знал, что сделает все, чего потребует врач, чтобы спасти мать. А если она все-таки умрет? Парень не заметил, как из глаз полились слезы. Он неловко стал вытирать их рукавом старой куртки.

— Что с вами, молодой человек? Вам плохо? — сидящий рядом с ним мускулистый широкоплечий мужчина лет тридцати участливо смотрел на юношу. — Может быть, я чем-нибудь могу помочь?

— Нет, — всхлипывая, ответил Николай. — К сожалению, сейчас мне никто не поможет.

Сойдя на станции Рябушино, Гуров пошел по тропинке, направляясь в деревню, и пару раз оглянулся назад. Николай неотступно следовал за ним. Петр Семенович подумал: как хорошо, что в свое время после смерти матери он не продал дачу. При ее жизни врач бывал здесь очень редко и только тогда, когда она просила его помочь ей. Сколько раз он говорил ей о том, что гораздо легче покупать все, что она здесь выращивает, на рынке и не уставать от дальних поездок и от дачной работы.

— Ты хочешь лишить меня единственной отдушины, — отвечала ему на это мать. — Я бываю здесь не из-за огурцов и помидоров. В этом месте я оживаю.

Гуров решительно не понимал, как можно оживать в ветхом домишке на пяти сотках. Настоящая дача рисовалась ему в виде загородного двухэтажного коттеджа, с большим участком земли, засаженным какими-нибудь красивыми растениями, и бассейном — этакий голливудский Эдем. Вот в таком месте можно и отдохнуть душой. Но мать прикипела сердцем именно к этому клочку земли. За год до ее смерти, зная, сколько ей осталось жить, Петр Семенович, уже зарабатывавший хорошие деньги, нанял рабочих, чтобы превратить старую хибару в маленький домик. Мать противилась этому. Она тоже знала, сколько ей отведено.

— Спасибо, Петя, — говорила она ему, — но не надо вкладывать деньги в то, от чего ты вскоре избавишься. А мне нравится так, как есть.

Гуров все равно улучшил домик и стал часто оставаться ночевать в нем вместе с матерью. В нем проснулось желание постоянно быть с нею, даже просто молча сидеть рядом, держа за руку. Врач видел, как жизнь постепенно уходит из дорогого ему человека, и словно хотел продлить их пребывание вместе.

После смерти матери Мария Ивановна, ее близкая подруга и соседка по даче, предложила Петру Семеновичу продать участок ей.

— Ведь тебе он не нужен, Петя, — говорила она, — а я уберу перегородку и соединю со своим участком. Это хорошо, что ты благоустроил домик. Ко мне на лето внуки приезжают, дети. В двух домиках я всех размещу.

Гуров слушал соседку и удивлялся сам себе. Сейчас он и слышать не хотел ни о какой продаже. И был уверен, что вряд ли когда-нибудь захочет. Это ведь память о его матери. Он категорически отказался говорить на подобные темы и попросил Марию Ивановну никогда не возвращаться к этому вопросу. Сейчас, отпирая калитку, он думал о том, как правильно сделал тогда.

Поднимаясь по ступеням, ведущим в дом, мужчина всегда испытывал странное чувство. Ему казалось, что он приехал к матери и она ждет его, сидя в своем любимом кресле. Сейчас он услышит шаркающие шаги, увидит радостную улыбку на изможденном лице… С такими мыслями кардиолог распахивал дверь и замирал на пороге на несколько секунд. Лишь стоявшая в доме тишина помогала ему вернуться в реальность. А еще одна страшная реальность шла за ним и уже заходила в комнату. Впервые за много лет Гуров не сожалел о том, что матери нет в живых.

Оперативники расположились под окном дачного домика врача. На их счастье, Николай, находясь в полуобморочном состоянии, и не подумал запереть за собой калитку, и Скворцов с Киселевым беспрепятственно проникли на участок. Им было хорошо видно и врача, сидевшего в большом черном кресле, и парня, стоявшего перед ним, но разговора они не слышали: в доме говорили очень тихо. Павел, переместившийся потом от окна к двери, тоже не запертой на замок, улавливал только отдельные звуки, из которых даже приблизительно не мог составить слов. Скворцов и Киселев недовольно поглядывали друг на друга и уже думали о другом способе прослушивания, однако им повезло.