Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

Ожидаю от нее обычного «prego», однако вместо этого старушка молитвенно складывает ладони и покачивает ими, строго глядя на меня. Понятия не имею, что она хочет сказать. Это может обозначать что угодно. От «Не надо меня благодарить, я делаю только то, что любая сделала бы на моем месте» до «Знала бы я, что вы приятель судьи Масканьи, так лучше дала бы вам умереть». Нет никакого смысла пытаться хитростью выведать у нее правду: для этого у синьоры слишком уж непроницаемое лицо — как у профессионального игрока в покер. Зато, возможно, я поступлю мудро, приняв приглашение Луизы и проведя последний вечер в Неаполе в семейном кругу Масканьи.

Мы договорились встретиться с Алессандро у Палаццо-ди-Джустиция, Дворца правосудия, в девять. В час пик трамвай набит битком. Через несколько остановок меня, плотно зажатого посреди вагона, окончательно лишили уверенности в том, что я как-нибудь угадаю, где мне выходить (плохо видно окошко, чтобы разглядеть ориентиры, на которые советовали обратить внимание), и даже если угадаю, вряд ли смогу протиснуться к двери и выйти. Тридцать томительных минут я трачу на то, чтобы пробраться поближе к выходу, беспрестанно повторяя «mi scusi» да «permisso». [32] «простите меня», «разрешите» ( искаж. ит. ). Никто не пожелал хотя бы шевельнуться, чтобы дать мне дорогу, а мои извинения встречают мрачными взглядами. А может, все эти люди тоже едут на процесс Il Pentito. Если это так, то что их туда влечет?

Обвожу вагон взглядом. Лица сумрачные, угрюмые. Мужчины раздражены, женщины настороже. Да, я еду в странной компании. Легко представить, что все они входят в обширную семью каморры и направляются в суд поддержать членов своего клана, которых обвинили ошибочно. Похоже, будто едешь в одном вагоне с толпой футбольных фанатов: ты-то себя считаешь нейтральным пассажиром, а потом оказывается, что такого понятия не существует и скоро дойдет до выяснения, чей ты болельщик. В этом трамвае царит дух «либо с нами, либо против нас». И правда в том, что я на стороне противника. Всякий раз, когда несколько попутчиков сходят на остановке, я громко вздыхаю с облегчением. Через некоторое время вагон пустеет наполовину, в него садятся обычные неаполитанцы, едущие на работу.

Исправительный центр находится в миле от центрального железнодорожного вокзала и представляет собой недавно возведенный комплекс невзрачных небоскребов. У него вид квартала, выстроенного специально для финансистов: кругом сталь, стекло, а в центре площади непременная (одобренная муниципальными властями) громоздкая скульптура. Дворец правосудия — первое здание слева. Снаружи кажется, что он разделен на три секции, причем третья еще достраивается. Дворец обнесен высокой металлической оградой и сильно охраняется. Не заметно никаких следов ущерба, причиненного взрывом бомбы. Нахожу узкую калитку в ограде и жду Алессандро. Напротив Поджореале, неаполитанская тюрьма. Она громадна, и все привнесенные двадцатым веком ухищрения для слежки за заключенными не мешают ей выглядеть средневековым узилищем. Я словно чувствую ее сырость, грязь, сумрак. Интересно, здесь томятся большей частью неаполитанцы? Я полагаю, заключенных содержат в родных для них местах, а не рассеивают по всей стране, так как итальянцы превыше всего чтут семейные узы. Может, я и ошибаюсь.

Подходит Алессандро. На нем темно-синий костюм, белая сорочка, темно-синий галстук. И вновь я поражен: до чего же он красив. Сегодня судья еще более моложав: в домашней свободной одежде он выглядел не таким молодцом. Алессандро приветствует меня, и опять моя рука оказывается зажатой в его ладонях.

— Джим! Добро пожаловать. — Алессандро смеется. — Пусть вы и не понимаете по-итальянски, все равно это будет очень, очень интересно.

— Жду этого с нетерпением, — говорю я, смущаясь из-за того, что выходит, будто я жутко польщен возможностью просить об одолжении человека, которого едва знаю. Алессандро не дает никаких оснований для таких суждений. Если в субботу какие-то сомнения у него и были, то теперь они ушли. Положив руку мне на плечо, он ведет меня мимо охраны, через рамки с металлоискателями: ни у кого не возникает никаких вопросов относительно моего присутствия. Внутри здание смахивает на пещеру, стены выкрашены в кремовый цвет, характерный для официальных учреждений, на полу темно-серое пористое покрытие. Прохладно: работают кондиционеры. Алессандро этим недоволен. У зданий на Средиземноморье, говорит он, должны быть окна. Мы поднимаемся вверх на эскалаторе.