Артур Конан Дойл - Знаменитый клиент

— Теперь это никому не повредит, — заметил мистер Шерлок Холмс, когда, вот уже в который раз за много лет, я попросил у него разрешения опубликовать нижеследующий рассказ. Так, наконец, мне было позволено изложить на бумаге историю, которая, в известном смысле, была вершиной карьеры моего друга.

Мы с Холмсом питали слабость к турецким баням. Именно там, в приятной вялости, в клубах табачного дыма, я находил его менее одержимым и более человечным, чем где бы то ни было. 3 сентября 1902 года, в тот день, с которого начинается мой рассказ, мы лежали с ним на кушетках в укромной комнатке, расположенной на верхнем этаже заведения на Нортумберленд-авеню. Я спросил моего друга, чем он теперь занят, и вместо ответа он вытащил свою длинную нервную руку из окутавших его простыней и достал из внутреннего кармана висевшего рядом пальто какой-то конверт.

— Возможно, это всего лишь пустое высокомерное чудачество, — сказал он, передавая его мне, — а может быть, это вопрос жизни и смерти. Я знаю не больше того, что сказано в этом письме.

Письмо было отправлено из Карлтон- клуба [1] Первый политический клуб в Англии, объединявший сторонников консервативной партии. и датировано вечером вчерашнего дня. Вот что я прочитал:

«Сэр Джеймс Дэмери свидетельствует свое почтение мистеру Шерлоку Холмсу и настоятельно просит принять его завтра в половине пятого. Сэр Джеймс также просит передать, что дело, по которому он хочет посоветоваться с мистером Холмсом, весьма деликатное и очень важное, поэтому он выражает уверенность, что мистер Холмс найдет возможность встретиться с ним и сообщить о своем решении по телефону в Карлтон- клуб».

— Нужно ли говорить, что я дал свое согласие, Ватсон, — сказал Холмс, когда я вернул ему записку. — Знаете ли вы что-нибудь об этом Дэмери?

— Только то, что его имя хорошо известно в свете.

— К этому я мало что могу добавить. В какой-то степени он имеет репутацию человека, способного уладить щекотливое дело, когда требуется избежать огласки. Вы, наверное, помните случай с Хаммерфордским завещанием, где он вел переговоры с сэром Джорджем Левисом. За его плечами большой жизненный опыт, и к тому же он прирожденный дипломат. Вот почему я уверен, что чутье не обманывает меня и он действительно нуждается в нашей помощи.

— В нашей?

— Ну, если вы будете столь любезны, Ватсон.

— Почту за честь.

— В таком случае, я жду вас в половине пятого, а пока мы можем выбросить эту историю из головы.

В то время моя квартира находилась на улице Королевы Анны, но я успел обернуться и к назначенному часу был на Бейкер-стрит. Ровно в половине пятого нам доложили о приходе полковника сэра Джеймса Дэмери. Едва ли стоит описывать этого человека. Великодушие, честность и прямота, присущие его характеру, широкое чисто выбритое лицо и приятный мелодичный голос запомнились многим из тех, кому доводилось его знать. Его серые ирландские глаза сияли искренностью, а добрая улыбка играла на подвижных губах. Начищенный цилиндр, темный сюртук, каждая деталь в его туалете — от жемчужной булавки в черном шелковом галстуке до бледно-лиловых носков и лакированных туфель — говорили о дотошной опрятности, которой он всегда отличался. Высокий властный аристократ заполнил всю нашу маленькую комнату.

— Разумеется, я готов был встретить и доктора Ватсона, — сказал он, учтиво поклонившись, — его участие может оказаться весьма кстати, мистер Холмс, поскольку мы имеем дело с человеком, способным на любое злодеяние и который буквально ни перед чем не остановится. Я бы сказал, что это самый опасный человек в Европе.

— У меня было несколько противников, вполне достойных столь лестного титула, — сказал Холмс, улыбнувшись. — Вы не курите? В таком случае прошу меня простить, я зажгу трубку. Если человек, о котором вы говорите, более опасен, чем покойный профессор Мориарти или ныне здравствующий полковник Себастьян Моран, то встреча с ним в самом деле не сулит ничего хорошего. Могу я узнать его имя?

— Вы когда-нибудь слышали о бароне Грюнере?

— Вы имеете в виду австрийского убийцу?

Я боюсь, что мистер Шерлок Холмс может стать одним из тех популярных образов, которые, пережив свое время, все еще испытывали искушение повторить свой прощальный поклон перед снисходительной публикой. Этому следует положить конец, и он должен разделить судьбу всего тленного, мнимого и реального.