Артур Конан Дойл: Знаменитый клиент

— Что это была за книга?

— Говорю вам, мистер Холмс, что этот человек собирает женщин, как собирают бабочек и мотыльков, да еще гордится этим. Все они, все эти загубленные души — в этой книге. Фотографии, имена, каждая подробность — отвратительная вещь! Ни один мужчина, каким бы подонком он ни был, не смог бы додуматься до такого. Вот какая это книга. Если у него хватило ума, он, конечно, унес ее из дома-.-Но нет, что об этом говорить, вряд ли она вам поможет, да и как вы ее достанете.

— Где она находится?

— Откуда мне знать, где она теперь? Ведь я ушла от него больше года назад. Но я знаю, где он ее держал. Он же педант и чистюля, так что, может быть, она все еще там, у него в кабинете, в старом бюро. Вы знаете его дом?

— Я был у него в кабинете, — сказал Холмс.

— Вот как? Да вы, я вижу, расторопны, мистер Холмс, если учесть, что взялись за дело только сегодня утром. Может, дорогой Адельберт встретил на этот раз достойного соперника. В холле — где в стеклянном шкафу между окнами хранится китайская посуда — за его столом есть дверь. Она ведет в рабочий кабинет — маленькую комнатку, где он держит свои бумаги и личные вещи.

— Он не боится грабителей?

— Адельберт не трус. Худший враг о нем такого не скажет. Но он хитер. Ночью там сигнализация, да и что там делать грабителям? Разве что забрать всю эту странную посуду.

— Ничего хорошего, — сказал Шинвел Джонсон с видом знатока. — Ни один скупщик краденого не позарится на товар, который нельзя ни переплавить, ни продать.

— Вы правы, — сказал Холмс. — Так вот, мисс Винтер, я хотел бы, чтобы вы зашли ко мне завтра в пять часов вечера, а я к тому времени успею подумать, нельзя ли нам будет как-нибудь повидать леди. Я чрезвычайно признателен вам за участие. Мои клиенты не поскупятся...

— Только не это, мистер Холмс! — воскликнула девушка. — Я помогаю вам не ради денег. Дайте мне втоптать в грязь этого человека, дайте мне наступить на его мерзкое лицо, и я отдам за это все свои сбережения. Вот моя цена. Завтра и когда угодно, пока вы идете по его следу, я буду с вами. Порки скажет, где меня найти.

Я встретился с Холмсом на следующий день, когда он обедал в том же ресторане на Стрэнде. Он только пожал плечами, когда я спросил его, как прошла встреча, а затем описал события минувшего дня. Я привожу его рассказ, слегка смягчив бесстрастное сухое изложение.

— Добиться свидания было нетрудно, — сказал он, — леди упивается тем, что показывает дочернюю покорность в разного рода мелочах, пытаясь искупить свою вину за тот разрыв отношений со своим отцом, который был вызван ее помолвкой. Генерал известил меня по телефону, что все готово к нашему приходу, и в это время, как и было условлено, подоспела мисс Винтер, так что в половине шестого кэбмен высадил нас на Беркли-сквер 104, около дома, где проживает старый солдат. Это одна из тех ужасных лондонских построек, на фоне которых даже церковная архитектура кажется фривольной. Лакей провел нас в гостиную, завешенную желтыми гардинами, где нас ожидала леди: скромная, замкнутая, такая же непоколебимая и далекая, как вершина заснеженной горы.

Не знаю, как вам описать ее, Ватсон. Быть может, вам удастся увидеть ее до того, как мы закончим это дело, и вы составите о ней собственное мнение. Она наделена какой-то неземной красотой, свойственной людям, безумно преданным своим идеалам, чей разум оторван от мирских забот. Такие лица я видел на картинах средневековых мастеров. Не могу себе представить, как этот негодяй мог касаться ее своими гнусными лапами. Он и она — две крайности: животное и добродетель, пещерный человек и ангел. На вашей памяти еще не было более грязного дела.

Конечно, она знала, зачем мы пришли. Барон Грюнер не терял времени даром и успел отравить ее сознание и настроить против нас. Я думаю, приход мисс Винтер озадачил ее, но, тем не менее, она не подала виду и знаком предложила нам сесть, как преподобная аббатиса указывает свое место двум прокаженным попрошайкам. Если вы когда-нибудь вздумаете заважничать, мой дорогой Ватсон, навестите мисс Виолетту де Мервиль.

— Ваше имя мне хорошо знакомо, мистер Холмс, — сказала она ледяным голосом. — Насколько я понимаю, вы пришли, чтобы оклеветать моего жениха, барона Грюнера. Я согласилась ветре титься с вами лишь потому, что меня попросил об этом отец, и хочу предупредить вас заранее: все, что вы мне скажете, не будет иметь ни малейшего значения.

Мне было жаль ее, Ватсон. На мгновение я представил себе, что она моя собственная дочь. Вы знаете, я не часто бываю красноречив и привык работать головой, а не сердцем, но, право, я умолял ее такими теплыми словами, какие только мог отыскать в своей душе. Я обрисовал ей то ужасное положение, когда женщина начинает постигать истинный характер мужчины лишь после того, как становится его женой, когда она обречена покорно сносить ласки кровавых рук и распутных губ. Я не щадил ее, я говорил ей про стыд, ужас, душевные страдания, безнадежность такого положения, но все мои пылкие слова не окрасили ни единым оттенком ее щеки цвета слоновой кости, и ни малейшего волнения не отразилось в ее отрешенных глазах. Я вспомнил, что барон говорил мне о гипнозе. В самом деле, можно было подумать, что эта девушка парила над землей, одержимая какой-то восторженной мечтой. В ее ответе все еще не было ничего определенного.