Елена Юрская - Возвращение - смерть

- Але, - я нашла телефон - автомат и просунула в него чип-карту, которой пользовалась последние полгода, хотя она была рассчитана всего на десять минут. Что-то все-таки есть во мне от царя Мидаса. Любое дерьмо становится золотом. И никакого мошенничества. Один ум и сообразительность. - Во сколько и где?

Мой шеф-редактор что-то жевал, а потому пробурчал невнятно и неубедительно:

- Где ты так долго? Уже едь. В час дня. И не пропадай без материала.

- Слушаюсь, - покорно ответила я, Труфальдино из провинции, и вытащила свой обмылок.

В холле гостиницы "Дружба" толпился народ. Демократические смокинги и потертые джинсы свидетельствовали о широком круге научных, творческих и человеческих интересах заезжей звезды. Нервно курящие дамы с заголенными до пупка ногами что-то таинственно строчили в своих блокнотах, представители телевидения прибыли с камерами и ноутбуками - мол, знай наших, официанты, обремененные армейской выправкой, сновали туда-сюда с подносами, на которых все было так мелко и так ничтожно, что обычная спичка, сложенная пополам, могла заменить столовый прибор.

- Есть нечего, - подвела я неутешительный итог и была пригвождена к месту грозным взглядом администратора, который запросто мог бы сыграть в фильме "Ночной портье".

Мерный гул голосов и шумное причмокивание вдруг на мгновение прекратилось и было заменено кардинально - бурными продолжительными аплодисментами. Я закрыла глаза. Исключительно из боязни, что за стол переговоров сейчас сядет дорогой Леонид Ильич. Ну, лично для меня дорогой. Все же выросли при нем и вместе.

Снова стало тихо. Маленький грустный человек сосредоточенно отодвинул стул, задумчиво присел, кивнул высокому накачанному парню и тихо сказал:

- Я готов.

- Газета "Вечерний город"! Как Вам понравилась программа Вашего пребывания. Есть ли претензии к мэрии?

- Журнал "Прогноз". Вы - очень известный политик. Мы знаем Вас как порядочного человека и борца. Сможете ли Вы помочь детскому фонду, который на это рассчитывает?

- Местное телевидение. Семьдесят первый канал. В последнем интервью, данном Вами в столице, Вы утверждали, что будете инвестировать регион. Не изменились ли Ваши планы, ведь известно, что такое благородство нынче не в моде.

- С кем из прежних друзей Вы встречались? Не хотите ли вернуть свою собственность? Наш концерн может Вам в этом помочь. Вот наша визитка.

- Наум Чаплинский - это имя или псевдоним? Есть ли у Вас здесь личные дела? Еженедельник "Я плюс ты" может устроить Вам любую встречу, и даже судьбу.

Я молчала. За меня работал диктофон и желудок, который подпольно поглощал микроскопические произведения кулинарного искусства. Я все пыталась распробовать, что же намазано на эти бутерброды, но процесс узнавания шел как-то медленно, то и дело сбивался хмурыми неохотными ответами Наума Чаплинского. Вообще, он вел себя как зомби с программой: вопрос - ответ - молчание. Он не высказывал никаких эмоций - не вертелся, не морщил лоб, не улыбался. Он даже не кивал. Он просто открывал рот и произносил заготовленную фразу. Его сытость стала меня раздражать. Потому что была настоящей - отпузовой, безоглядочной. И слишком брезгливой. Многие мои знакомые в какой-то момент тоже стали богатыми людьми, но как же они вертели головой в ожидании пули. Это надо видеть. Наум Чаплинский был накормлен от пуза и до уха. Так накормлен, что даже эта полупрофессиональная возня ничуть не увлекала его. Я ещё раз внимательно посмотрела на человека, который мог позволить себе быть "над". Ничего хорошего "мертви бджолы не гудуть". И слезу не смахивают, и соплю ни себе, и никому не утирают. "Манишма? - Аколь беседер!", - так говорят у них на иврите. Наши дела пока не так блестящи, поэтому сейчас мы будем целовать дядю Нему в десна, а если он прикажет, то и в щиколотки. Подайте на бедность.

Я так разозлилась, что подавилась бутербродом, громко закашлялась и буйно рыгнула.(Мой папа всегда говорил, что здоровье

дороже) Но подлые сотоварищи вдруг замолчали и осуждающе уставились на меня. Я встала, не знаю, была ли я согрета дыханием зала, и стояла ли за мной вся моя страна, но последний доллар Израилю на бедность я готова была отдать прямо сейчас.

Глаза Чаплинского на миг зажглись интересом, а голова слегка завалилась на бок.

- Вы что-то хотели спросить? - ровно и тихо сказал он.

Я кивнула и буркнула: "Сейчас прожую". По холлу "Дружбы" прокатился рокот возмущения. Охранник Чаплинского напрягся и приготовился прыгать на мою руку, которая полезла в сумку за платком. Сказывалось влияние новой работы вообще И Анны Семеновны в частности.