Елена Хаецкая - Возвращение в Ахен

Саламандра тревожно шевельнулась на большом замшелом камне и снова замерла. Кто-то шел по лесу. Скоро он будет на поляне. Можно юркнуть под камень и там затаиться, но зачем? Маленький огненный дух ленив. Незачем прятаться, незачем удирать от глупого человека. Все равно пройдет мимо, не заметив ящерки, — серой на сером камне, неподвижной, маленькой.

Шаги приближались. Шумное, бестолковое существо — человек.

Тень накрыла саламандру. Ящерка не двигалась. Сейчас этот болван пройдет мимо, и можно будет снова наслаждаться теплыми лучами закатного солнышка…

Слишком поздно дух Огня почувствовал присутствие силы. Саламандра двинулась в надежде укрыться в узкой щели под камнем, но оказалась недостаточно проворной. Страшная сила хлестнула ящерку. Саламандра забилась на камне, заскребла лапками. Бесполезно. Человек коснулся ее пальцем и велел повиноваться. От него исходила власть. Он был всемогущ. Он был страшен и не знал пощады. Саламандра раскрыла рот и зашипела. Струйка пламени лизнула белый лишайник и угасла.

— Ага. Ты — дух Огня, — удовлетворенно произнес мучитель и убрал палец.

Ослабев от боли, ящерка слабо дернула хвостом. Человек взял ее двумя пальцами за бока и положил себе на ладонь. Лапки саламандры бессильно свесились, морда, вытянувшись, легла на запястье человека, рубиновые глазки помутнели.

— Я сделал тебе больно? — спросил человек.

Ящерка снова зашипела. Он осторожно погладил ее вдоль спины. Чтоб Огненная Старуха его проглотила, негодяя! Прикосновение было приятным.

— Я не причиню тебе зла, — продолжал человек. — Мне нужна саламандра. Ты будешь моя. Поддерживай по ночам огонь и сделай так, чтобы мне было тепло. Я стану кормить и охранять тебя.

Саламандра приоткрыла глаза. Тот, кто изловил ее, был, несомненно, чародеем. У огненного духа не хватало сил противиться ему. И не только маленькая саламандра — вряд ли кто— нибудь из обитателей долины Элизабет посмел бы перечить этой силе. Незнакомец был намного могущественнее всех, с кем прежде встречалась плененная ящерка.

На миг смутное подозрение растревожило ее: духам было открыто, что когда-нибудь на Элизабетинские болота вернется страшный Безымянный Маг. О нем говорили немало жуткого, невероятного, но ужаснее всего были его глаза: ярко-синие, холодные, как лед, и в то же время способные испепелить даже камень.

Саламандра дернула голову, заглядывая в склонившееся над ней лицо. Оно, возможно, и было похоже на то, которое расписывали духи, пугая обитателей холмов и болот, — и все-таки оно было совсем другим. Смуглое, оно было обрамлено темно— русыми вьющимися волосами, которые были чуть светлее кожи и в первый момент казались припорошенными пылью. Синие глаза вовсе не были пламенными и не леденили кровь. Они были большими, яркими, и ничего зловещего саламандра в них не заметила. Сейчас они разглядывали ящерку ласково, сочувственно и чуть-чуть насмешливо.

Рубиновые глазки на коричнево-серой мордочке моргнули. Чародей тихонько засмеялся и снова погладил ее по спине.

— Вот и договорились, — сказал он. — Полезай ко мне в карман.

Синяка открыл глаза.

Было утро. Солнце только что встало. Несмотря на то, что весна уже уступала место лету, ночи еще стояли довольно промозглые, и под утро спустился туман. Синяка пошевелился, поежился и обнаружил, что страшно замерз. Костерок, однако, послушно трепетал на краю поляны, хотя дрова давно уже прогорели. Синяка посмотрел на него, и ему показалось, что крохотный огонек излучает легкую укоризну. Пытался он согреть повелителя, пытался изо всех сил, но сил оказалось слишком мало, и вот они на исходе…

Синяка поспешно собрал хвороста и бросил его в огонь. На мгновение мелькнул хвостик ящерки, и тут же костер затрещал громко и весело. Синяке почудилось, что он слышит, как чавкает саламандра, утомившаяся за ночь и, несомненно, жутко голодная. Видимо, она действительно отдала все свои силы на то, чтобы поддерживать костер и не дать ему угаснуть. Слабоват оказался маленький огненный дух, подумал Синяка. А может, хитрая бестия распалила костер лишь под утро? Он посмотрел в огонь, но ящерки видно не было. Из костра доносились треск, хруст и жадное повизгиванье.

Синяка уселся на трухлявое бревно. Вокруг шумел лес. От реки Элизабет доносился запах цветущей черемухи. К востоку, милях в пятидесяти, лежал огромный город. Ахен. Бывший вольный Ахен. Синяке не хотелось думать о нем. По правде говоря, ему и возвращаться туда не хотелось, но здесь, видно, не Синяке решать.