Кальман вскрыл конверт. Быстро окинул взглядом весь список. В нем значилось шестьдесят три фамилии.
— А почему же вы не сообщили об этих людях в отдел, если вы действительно Ц—76?
Хельмеци облизнул губы.
— Честь имею доложить, я сообщил. Насколько мне известно, они взяты под наблюдение. — Он снова облизнул губы и проглотил слюну. Но вдруг лицо у него прояснилось. — Ведь мы вместе учились на курсах?
— Ну, вместе.
— Вы помните Джона Смутса? — Кальман кивнул. — Его истинное имя — Ян Питковский. Он был одним из руководителей польского движения Сопротивления.
— Возможно, — отозвался Кальман. — Помню, был у него оригинальный золотой перстень с изображением сирены на печатке.
— Этот перстень лежит в ящике моего стола. В коробочке, обтянутой темно-зеленым плюшем.
Кальман нашел перстень и сразу узнал его. Вспомнил он и симпатичного молодого парня. Кальман не знал только о его польском происхождении.
— Так он что ж, подарил вам этот перстень?
— Да нет, я раскрыл Питковского и всю его группу в тридцать пять человек. Их расстреляли, а перстень господин майор фон Шликкен отдал мне.
Кальман наморщил лоб и изобразил на лице озабоченность.
— Выходит, мы осечку дали? Этот перстень не вызывает сомнения — он принадлежал Смутсу. Так ты на самом деле сотрудник контрразведки? Встань… Впрочем, сиди. Но это же идиотизм! Чего ради они скрывали, что Ц—76 и ты — одно лицо?
— Они оберегали меня. Мы давно уже подозреваем Шалго. Там у меня есть и о нем сообщение. Я же… — Хельмеци наполнил рюмку палинкой и жадно выпил. — Ты что думаешь, Базиля святой дух провалил? Это я, понимаешь, я…
Кальман покачал головой и еще раз пробежал глазами список. Вдруг его бросило в жар.
— А кто такой главный врач доктор Игнац Шавош?
— По-моему, английский агент. О нем я еще не сообщил.
— Когда ты начал работать на нас?
Хельмеци быстро заговорил. Жестикулируя, он рассказал, при каких обстоятельствах был завербован, перечислил и важнейшие задания, которые он «блестяще выполнил», например раскрыл Мирко Станковича.
— Что-то долго не идет господин полковник, — с нетерпением промолвил Кальман и взглянул на часы. — Я сам не берусь решить этот вопрос. А сейчас ты каким делом занят? — спросил он равнодушным тоном.
— Вот этой афинской акцией, после чего я должен буду заняться дочерью профессора Калди. Впрочем, это какой-то блеф…
— Почему?
— Это блажь Шалго. У него идефикс, что профессор — коммунист. Полтора года он его держит под наблюдением. — Чепуха. Калди — друг детства господина министра обороны.
— Однако Шалго два дня назад все же получил разрешение на прослушивание телефонных разговоров Калди.
Скрипнула дверь. Вернулся Домбаи. Он тихо сказал что-то Кальману; тот кивнул. Домбаи подошел к радиоприемнику и с рассеянным видом включил его.
— Сколько же всего участников движения Сопротивления ты раскрыл? — спросил Кальман.
— Надо бы посчитать. Много.
— Среди них были и коммунисты? — Кальман взглянул на Домбаи.
— Да, немало.
Домбаи включил радио почти на полную силу.
— Уже одиннадцатый час, господин лейтенант, — сказал Хельмеци.
— Знаю, — ответил Домбаи.
— Какой у тебя револьвер? — спросил Кальман.
— «Вальтер». Хорошая игрушка, — похвастался Хельмеци. — Осторожней, он заряжен.
— Ты им застрелил уже кого-нибудь?
— Двух евреев, в Варшаве…
— И Яна Питковского? — Хельмеци кивнул. — И Мирко?
— И его… Налить?
Радио так вопило, что им приходилось буквально кричать, чтобы слышать друг друга.
— Налей. Господину лейтенанту тоже. Возьми, Шандор. Ну, так за что мы выпьем?
— За победу, — предложил Домбаи.
— А ты, Хельмеци, за что выпьешь?
— Я? — спросил предатель и поднял свою рюмку. — Я тоже выпью за победу.
— Пей, но знай, что это твоя последняя рюмка, — сказал Кальман и поднял револьвер.
Глаза у Хельмеци широко раскрылись, лицо побелело.
А Кальман нажал на спусковой крючок. Раздались выстрелы — один… другой… третий… четвертый… пятый…
Домбаи удержал его за руку.
— Ну, хватит, — проговорил он решительно и выключил радио. — Пошли.
Утренняя прохлада освежила Кальмана. Он вошел в комнату к Илонке, распахнул окно и посмотрел на девушку, озаренную лучами утреннего солнца. Она крепко спала… Кальман принялся будить ее, но Илонка даже не шевельнулась. Он взял воды и протер ей лицо. В конце концов ресницы у нее дрогнули, она открыла глаза.
— Давно я так сладко не спала.
Читать дальше