Андраш Беркеши: Перстень с печаткой

При этих словах Шалго Шавош даже вздрогнул. Значит, удача сопутствует ему! До сих пор он не решался сказать Шалго, что и у них были точно такие же виды на Кальмана, только без Кары; они хотели принудить Борши к сотрудничеству с помощью компрометирующих материалов, но, оказывается, у Шалго есть свой, более реальный, более тонкий и почти лишенный риска план.

— По-моему, есть способ спасти Борши, — задумчиво сказал Кара. — Нужно принести в жертву настоящего предателя, и тогда подозрение с Кальмана будет снято.

— А ты знаешь действительно предателя? — спросил Шалго.

— К сожалению, нет.

— Тогда как же ты это себе представляешь?

— Я знало, — вмешался Шавош. Оба, и Кара и Шалго, удивленно уставились на Шавоша. — Группу Татара выдал профессор Калди!

Несколько долгих минут ни один из них не мог вымолвить ни слова, пока наконец Шалго не разразился громким смехом.

— Перестаньте шутить, доктор!

— Да, это был Калди. Но если вы не верите, спросите об этом Шликкена.

— Разве Шликкен в Будапеште? — спросил Кара.

— Да, здесь, — ответил Шавош и посмотрел на Шалго, который недоверчиво покачивал головой.

— Напрасно сомневаетесь, Шалго, — повторил Шавош. — Уж коли я говорю, что это Калди предал Татара и его группу, значит, так оно и было. Несчастный старик, он, конечно, не хотел быть предателем. Но нервы у него не выдержали. Когда он в последний раз встретился со своей дочерью в Сегеде, у них был серьезный разговор.

— А вы-то, доктор, откуда это знаете? — полюбопытствовал Шалго.

— Мне рассказал об этом сам Калди. Еще в сорок четвертом году, когда я навестил его у Ноэми Эндреди и сообщил, что и Марианна, и Кальман арестованы немцами.

— И о чем же они говорили в Сегеде? — спросил Кара.

— Как мне сказал тогда Калди, дочь его очень боялась провала. В это время она ждала ребенка, и ее беспокойство было понятно, — начал рассказывать Шавош. — Отец посоветовал ей бросить подпольную работу. Марианна не согласилась, а вместо этого попросила профессора, чтобы он, если с ней что-нибудь случится, связался с товарищем Татаром. Найдет он его или у доктора Агаи в Пеште, или, если его там не окажется, в Ракошхеди, но там он живет под именем Виолы. И передала старику на словах донесение, которое было ей доверено! Провал Марианны надломил Калди, и он тут же, покинув свое укрытие, отправился на квартиру доктора Агаи. По соображениям конспирации я не мог предупредить его, что доктор Агаи раскрыта, но сумела бежать, а в ее квартире устроена засада. И бедный старик попал прямо в лапы людей Шликкена. Ничего не подозревая, он спросил Татара. Ему ответили, что, мол, товарищ Татар здесь больше не проживает, а его нового адреса они не знают. И Калди классически сам полез в расставленную ему ловушку. Отправился в Ракошхедь, а шпики Шликкена, понятно, за ним по пятам. Ну, они его сцапали тут же, как только он вышел из дома, где жил Виола. Отпираться было бессмысленно. Гестаповцы избили его, стали пытать: им важно было узнать пароль и содержание донесения. Но старик дал эти показания лишь после того, когда они пообещали отпустить на свободу его дочь. Поверил, чудак, хотя Марианну убили еще за несколько дней до этого. А Шликкен — хитрая лиса. Ему показался подозрительным Кальман, потому что он хоть и подслушал их разговор с Марианной, но никаких прямых улик у него в руках еще не было. Смущало Шликкена и то, что Кальман больно уж убедительно разыграл труса, готового за спасенную ему жизнь на что угодно. Вот Шликкен и придумал свою провокацию. Поручил Кальману выпытать у «коммуниста Фекете» его подпольные связи. Посадил их с Фекете в одну камеру. А на самом деле Фекете был не кто иной, как инженер Даницкий. Борши раскусил провокацию и со спокойной совестью сообщил Шликкену все полученные от Фекете сведения, ни сном ни духом не ведая, что Виола — действительно существующее лицо и что пароль и донесение исходят от Марианны. А Шликкен записал весь их разговор с Борши на магнитофон. Конечно, тогда он еще не предполагал, что когда-либо можно будет использовать эти записи…

Кара покачал головой и мрачно заметил:

— А я за это же самое отсидел пять лет.

— Выдал, так сказать, правосудию аванс на пять лет, — ехидно вставил Шалго. — Если ты теперь провалишься, то из ожидающего тебя наказания эти пять лет тебе зачтут без разговоров!

— Знаешь, Оскар, думай, прежде чем говорить! — возмущенно оборвал его Кара. — Если я провалюсь, меня ждет не тюрьма, а веревка, — добавил он и, чтобы успокоиться, снова наполнил рюмки. Однако Шалго не унимался: