Мишель Бюсси - Время – убийца

Чудо.

– Ничего страшного, – сказал старый врач, склонившись над ней в синеватом свете полицейских фар. – Так-то вот!

Ничего?

Ничего – это все, что у нее осталось.

Папу, маму и Николя упаковали в длинные белые мешки для мусора. Люди бродили между красными скалами, вглядываясь в землю, как будто искали разбросанные части тел.

– Нужно жить, мадемуазель, – сказал молодой полицейский, набросив на плечи Клотильде серебристое термоодеяло. – Жить ради них. Чтобы помнить.

Она посмотрела на него, как на придурка или на кюре, вещающего о рае. Между тем он был прав. Забываются даже худшие воспоминания, если нагромоздить сверху много других. Даже те, что обескровили вам сердце и иссушили мозг, даже самые интимные.

Потому что окружающим нет до них дела.

Двадцать семь лет спустя

12 августа 2016

– Это здесь.

Клотильда положила веточки лилового чабреца на железное ограждение. Она нарвала его в зарослях дрока, попросив Франка остановиться несколькими поворотами выше скал Петра Кода.

Букетик всем троим. Вполне достаточно.

Франк оставил свое подношение, ни на миг не отводя взгляда от дороги, где был припаркован «пассат» с включенными аварийными огнями.

Валентина завершила ритуал – со столь явной неохотой, как будто наклон для девочки ростом метр восемьдесят был нечеловеческим усилием.

Три человека стояли над двадцатиметровой пропастью. Неугомонное море бурлило между рифами, пытаясь дотянуться до красных скал и окрасить их в фиолетовый цвет. Тончайшие коричневые водоросли, застрявшие в трещинах, напоминали пигментные пятна на старческой коже.

Клотильда повернулась к дочери. В свои пятнадцать Валентина была выше матери на пятнадцать сантиметров. Обрезанные джинсы и футболка «Карточный домик» не слишком подходили для посещения дагобы [11], возложения венка и минуты молчания.

Клотильда обошлась без замечания, сказала мягко:

– Это здесь, Валентина. Здесь погибли твои дедушка, бабушка и дядя Николя.

Валентина смотрела вдаль, на аквабайк, который подпрыгивал на волнах в открытом море у мыса Ревеллата. Франк опирался на ограждение, косясь то в бездну, то на моргающий «пассат».

Время замедлилось, как расслабленный отпускник. Секунды, растопленные солнцем, текли, никуда не торопясь. Из проезжающей машины дохнуло жаром, голый по пояс водитель кинул на них удивленный взгляд.

Клотильда ни разу не была здесь с лета 1989 года.

Но тысячи раз думала об этом месте и том моменте. Представляла, что скажет, что почувствует, стоя над бездной. О воспоминаниях, которые нахлынут. О паломничестве, призванном стать данью уважения погибшим и объединить семью.

А муж и дочь все портят.

Клотильда воображала, что Франк и Валу станут деликатно расспрашивать, посочувствуют. Вместо этого они торчат на солнцепеке словно в ожидании машины техпомощи, поглядывают на часы, потом на небо, на горизонт – куда угодно, только не на эти вулканические камни кроваво-красного цвета.

Клотильда предприняла новую попытку:

– Твоего деда звали Поль, а бабушку – Пальма.

– Я знаю, мама…

Очень мило с твоей стороны, Валентина.

«Я зна-а-а-ю, мама…» – стандартный ответ дочери на привычные замечания матери.

Убери одежду. Выключи мобильник. Шевелись…

Я зна-а-аю, мама…

Ленивая попытка поддержать мир в семье.

«Ладно, Валу, – подумала Клотильда, – это и правда не самый увлекательный эпизод каникул. И я понимаю, что достала вас разговорами об аварии тридцатилетней давности. Но черт возьми, девочка, я ждала пятнадцать лет! Ждала, пока ты вырастешь и сумеешь понять».

Аквабайк исчез из виду, а может, его сбила волна и он утонул.

– Ну что, поехали? – спросила Валентина.

Вопрос был задан естественным тоном, девочка даже не попыталась скрыть скуку под маской меланхоличного сочувствия.

– Нет!

Клотильда повысила голос. Франк так удивился, что наконец отвел взгляд от «пассата», подмигивавшего ему, как невротичная нимфоманка.

«Нет! – мысленно повторила Клотильда. – Я пятнадцать лет держу удар и играю роль буфера, доченька. Двадцать лет изображаю милую подружку, Фрэнки, которая никогда не жалуется, все время улыбается как дура, веселится, ни из чего не делает трагедии, склеивает осколки, обеспечивает тебе покой, стоит у штурвала семейного корабля да еще и напевает, чтобы не скучно было. И что я прошу взамен? Пятнадцать минут! Четверть часа из двухнедельного отпуска! Пятнадцать минут из пятнадцати лет твоей жизни, Валу! Пятнадцать минут – из семнадцати лет совместной жизни, дорогой!»