Мария Ланг - Скандинавский детектив. Сборник

Зато я внимательно следил, как солнечный зайчик медленно полз по столу к Манфреду Лундбергу. Он двигался незаметно и неумолимо, слева направо, постепенно подбираясь к Манфреду. Это был первый солнечный день за всю зиму, если вообще это можно назвать зимой. Она была мягкая и пасмурная, как осень, и солнца ей не хватало так же, как и снега. Но теперь ударит мороз. Вчера об этом писали вечерние газеты. В конце февраля, когда начнутся зимние каникулы, мы с Ульрикой поедем в горы кататься на лыжах. Это моя давняя мечта. Много-много солнечных дней и огромные сугробы, а я только загораю и катаюсь на лыжах, и больше ни до чего на свете мне нет дела. Вот о чем я мечтал.

Потом вспомнил, что нахожусь не в горах, а в университетской аудитории, и снова услышал Манфреда Лундберга. Он говорил все так же внятно и монотонно.

— Всем участникам семинара я раздам задания,— продолжал Лундберг, поправляя очки. — Разумеется, в ваших интересах получить их как можно скорее.

В этом мы нисколько не сомневались. Листы с расписанием семинарских занятий медленно завершали путь по столам. Через какие-нибудь две-три минуты они вернутся к Манфреду Лундбергу, и он сможет убедиться, что участники его семинара не желают рано вставать по понедельникам.

Настенные часы бесшумно отсчитывали время. Один раз в минуту большая стрелка делала свой обычный скачок. Солнечный зайчик уже почти добрался до Манфреда Лундберга. Все было в медленном, но неуклонном движении. Двигался солнечный зайчик по столу Манфреда Лундберга, двигались по столам листы с расписанием семинаров, шло время. Ничто не стояло на месте. И ничего нельзя было остановить, ибо движение заложено в самой природе вещей. Оно столь же неумолимо, как статья закона. И оно совершалось так медленно и уныло, как это только возможно на самом унылом из семинаров по гражданскому праву.

Справа от меня, возле стола Лундберга, сидела девушка, которую я раньше не видел. Я стал смотреть на нее, потому что надо было хоть чем-нибудь заняться, а смотреть больше было не на кого. Она была удивительно хороша. Темные волосы обрамляли бледное скуластое лицо. Она была красива какой-то чувственной, почти животной красотой, при одном взгляде на нее возникали весьма недвусмысленные желания. Она сидела, плотно сжав губы, и непрерывно что-то записывала. Ее пальцы судорожно сжимали шариковую ручку, а ногти полыхали темно-красным лаком. Изредка она прикладывала ручку к губам и устремляла взгляд на Манфреда, даже не подозревавшего, какая ему уготована участь. Я попытался перехватить ее взгляд, но она смотрела только на Манфреда. А я тем временем старался представить себе ее ноги.

Списки обеих семинарских групп обошли аудиторию и вернулись наконец к Манфреду Лундбергу. Он закончил очередную тираду и взглянул на списки.

— Одна из групп почему-то показалась вам гораздо привлекательнее другой. Значит, нам придется предпринять некоторые принудительные перемещения, чтобы примерно уравнять их численность.

Это были его последние слова. Едва он успел закончить свою мысль о принудительных перемещениях, как сам был вынужден скоропостижно переместиться в вечность. Правой рукой он вдруг схватился за сердце, широко разинул рот и попытался привстать. Левая его рука так сжала край стола, что побелели пальцы.

— Мне плохо, — сказал он изменившимся голосом.

Лицо его смертельно побледнело, глаза за стеклами очков расширились от ужаса. Он хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Это продолжалось только миг, потом он упал на стол. Его рвало, на губах выступила пена. Голова ударилась о стол — и все было кончено.

На несколько секунд в аудитории повисла тишина. Потом закричала та самая девушка. Она кричала громко и пронзительно, словно ее ткнули иголкой. А Манфред Лундберг лежал, уронив голову на стол. Солнце уже добралось до него и освещало облысевшую макушку.

— Он заболел? — спросил кто-то.

Парень, сидевший слева от него, встал, осторожно и как-то неуверенно коснулся Лундберга, словно хотел разбудить. Тогда я вскочил и взял Манфреда за руку, пытаясь нащупать пульс. Но бесполезно.

— Пульс есть? — спросил парень.

Я покачал головой. Тогда темноволосая девица снова закричала, только теперь отчаянно и жалобно. Я пристально посмотрел на нее и снова повернулся к парню.

— Сбегай к начальству и вызови «скорую помощь»! Попроси их срочно подняться сюда!

Парень мгновенно исчез, довольный, что может убраться отсюда. Лицо у него было еще бледнее, чем у Манфреда. Я сказал девице, чтобы она перестала выть. Но она выла все громче и громче. Явно началась истерика. Ее вопли действовали мне на нервы. Возле истеричной девицы сидел какой-то невзрачный парень. Он пытался ее успокоить, но тщетно. Тогда я подошел и что было силы стукнул кулаком по столу.