Мария Ланг - Скандинавский детектив. Сборник

Ульрика все еще спала. Некоторое время я стоял и смотрел на нее. Тут она проснулась и увидела меня.

Она была в чудесном настроении и непременно хотела поцелуй, и она его получила. А потом захотела кое-чего еще, но больше ничего не получила. Она прижалась ко мне и стала ласкать, но я сказал, чтобы она встала и сварила кофе. Уж если мне не дали поспать, то пусть мне хотя бы дадут кофе. Напившись кофе, мы еще немного полежали, а потом приняли ванну, и я почувствовал, как ко мне снова возвращается тепло и жажда жизни. Но продолжалось это недолго. Когда я снова вошел в комнату, голая Ульрика занималась гимнастикой. При этом она распахнула настежь балконную дверь. Я бросился ее закрывать, осведомившись, не хочет ли она получить воспаление легких. Закрывая балконную дверь, я увидел старика в окне на противоположной стороне улицы. Этот мерзавец стоял и смотрел на Ульрику. Когда старик увидел меня и понял, что праздник кончился, он тут же нырнул за штору. Однако Ульрика нисколько не смутилась.

Я закурил и погрузился в чтение газеты.

Прочитав всю газету с начала до конца, я не стал от этого ни умнее, ни счастливее. Там писали о смерти Марты Хофштедтер и поместили ее фотографию, которая была так же мало похожа на живую Марту, как и ее мертвое лицо под умывальником. В газете упоминали и про меня. Там было написано, что мне двадцать четыре года, а не двадцать два, как на самом деле. Далее сообщалось, что расследование ведет комиссар Бюгден. Бюгден несколько туманно высказался насчет того, что они еще не напали пока на след, который позволил бы вести расследование в каком-нибудь определенном направлении, но они полны оптимизма, поскольку располагают важными вещественными доказательствами, найденными на месте преступления. Видимо, речь шла о галошах Манфреда Лундберга. В заключение Бюгден сказал, что у них есть весьма обоснованные подозрения, но говорить о чьем-либо аресте пока рано. А в общем все это было враньем от первого до последнего слова.

Потом я принялся за рубрику, посвященную проблемам культуры. Дискуссию об «открытом искусстве» воспринимать в такую рань было просто невозможно. Далее я просмотрел новости со всего света, новости театральные и новости спорта с отчетом о хоккейном матче, а также радио— и телевизионные программы. На это ушло целых полчаса. Потом я встал и принес утреннюю почту — несколько бандеролей и журналов и еще открытку от мамы с каким-то пейзажем. Она отдыхала на Канарских островах и упивалась солнцем. Сияло солнце, синело небо, и даже в тени было немыслимо выше нуля. Маме жилось чудесно, и она спрашивала, как живется мне.

Я унес на кухню чашки, вымыл их и поставил в посудный шкаф. Потом вынес пустые бутылки и выбросил окурки из пепельницы. Покончив со всем этим, я выглянул в окно и убедился, что небо по-прежнему висит над самой землей и ничего не остается, как лечь спать. Уснул я почти моментально и проспал до самого вечера.

В субботу Харалд появился около шести вечера. У него был немного усталый вид, но садиться он не стал.

— Ну как дела? — спросил я.

— Грех жаловаться. Кое-что мы уже знаем, кое-что нужно узнать.

— Что же вы знаете?

— Что в четверг вечером, в двадцать один тридцать, доцент Хофштедтер действительно сел в седьмой автобус и доехал до здания филологического факультета.

— Неужели водитель его запомнил?

— Нет, конечно, не запомнил, но он сказал нам, что в автобусе ехала одна девушка, его знакомая. Она обратила внимание на Хофштедтера и запомнила его!

— От площади до филологического факультета всего несколько минут езды, — сказал я. — А оттуда можно за несколько минут дойти до «Каролины». Так что алиби Германа еще не доказано.

Харалд кивнул.

— Я хочу дать тебе одно важное задание.

Я почувствовал себя польщенным и нетерпеливо смотрел на Харалда, пока он расстегивал свой большой портфель и доставал из него тонкую книжицу в невзрачном коричневом коленкоровом переплете. На ней стоял штамп королевской библиотеки — три короны.

— Прочти,— сказал он, протягивая мне книгу.

— И только? — разочарованно вздохнул я.

Я взглянул на титульный лист. Это был старый немецкий трактат «Учение о причинной связи в гражданском праве» доктора Эбенгарда Винцлера, изданный в Тюбингене в 1916 году.

— Ничего не понимаю…

— Тем более тебе надо вникнуть в содержание.

— Допустим, я как-нибудь ее осилю, — сказал я, — но откуда я знаю, на что надо обратить внимание? Ты ожидаешь, что я сделаю потом какие-то выводы. Но тогда я должен знать хотя бы, в каком-свете мне следует ее изучать.