Жиль Николе - Белый камень

Но я должен сказать еще кое-что: даже если бы отец Амори оказался человеком, способным осуществить наихудшие планы, я все равно сумел бы вам доказать, что такой подлог невозможно было осуществить втайне ото всей братии. И я могу сделать это именно потому, что буквально переселился в ту эпоху, научился наблюдать за ними, следовать за ними повсюду, слился с ними.

Знаете ли вы, например, во что обувались монахи в XIII веке? В кожаные сандалии, простые сандалии с деревянной подошвой. У нас на чердаке до сих пор хранятся несколько образчиков такой обуви. Так вот, надев эти сандалии, я все понял!

Знаете, я живу здесь всего восемь лет. Но, несмотря на столь незначительный срок и гораздо более мягкие подошвы наших башмаков, я всегда узнаю того, кто идет за мной следом, не оборачиваясь, только по шагам. Наверняка, слышите? Наверняка. Нас здесь больше тридцати человек, а их было только двенадцать! В деревянных трещотках! Человек, тайком занявший место брата Амори, выдал бы себя дня через три, не больше.

Бенжамен ошеломленно замер.

Этот простой, но неоспоримый пример показал ему, какая пропасть отделяла его от сообщника. С самого начала он полагал, что случайно найденный им текст — ключ к разгадке. Но что ему действительно было известно? Ничего, или почти ничего, тогда как его методичный, предусмотрительный и логичный собеседник уже стоял у дверей истины.

— Не поделитесь ли вы теперь со мной версией о могильщике? — спросил послушник самым бесстрастным тоном, на какой только был способен.

Надо было пользоваться моментом. Кто знает, может быть, алкоголь заставит большого монаха рассказать больше, чем он хотел бы.

Потому что — Бенжамен не обольщался — брат Бенедикт не стал бы рассказывать всего того, что он тут наговорил, если бы ему не было что скрывать.

Брат Бенедикт выпрямился, присел на край кровати. Эта несколько более приличная поза могла придать дополнительный вес тому, что он собирался сообщить. Он спокойно поставил бокал на стол, чтобы освободить руки. Жестикуляция помогала убеждать собеседника.

С гримасой сомнения на лице он заговорил:

— Когда я пришел к выводу, что было одинаково невозможно как то, чтобы монахи не были в курсе произведенной подмены, так и то, чтобы не сохранилось никаких ее письменных следов, я задался вопросом: существовали ли эти монахи вообще?

Вполне логично, не правда ли?

Вопрос застал молодого человека врасплох. Он не любил отвечать не подумав, боясь попасть впросак. Поэтому Бенжамен едва качнул головой, чтобы невозможно было понять, согласен он с собеседником или нет.

Брат Бенедикт продолжал:

— Вот так и родилась моя теория… У меня нет доказательств, я основываюсь только на логических выводах. Почему они ничего не знали? Почему никак не реагировали? Потому что их не стало, вот и все, никого, кроме отца де Карлюса. До сих пор я не нашел лучшего объяснения.

Правда, отсутствующий не значит умерший. Но следует с сожалением признать, что гипотеза о массовом отступничестве и исходе из обители кажется мне весьма смелой! Это означало бы кризис веры. И весьма заразный! Но проблема была не в этом. Отец де Карлюс, если и не являлся могильщиком в прямом смысле этого слова, оставался тем не менее единственным, кто уцелел и похоронил скандальную истину. Потому что вплоть до 1226 года он был жив и даже сообщил нам, что в нашей прекрасной обители дела идут как нельзя лучше!

Что ему оставалось делать? Разумеется, принять новых монахов, чтобы восполнить столь многочисленные утраты. И прежде всего он попытался найти себе преемника, нового брата Амори. Но что он рассказал ему о катастрофе? Все? Только часть? Я ставлю скорее на отредактированную версию. Во что он мог заставить поверить новичка? В эпидемию? В несчастный случай? В происки лукавого? Какая нам разница! Но я чувствую, что тот был напуган очень сильно: ведь он держал язык за зубами в течение целых тридцати лет! Теперь подумаем, случайно ли отец де Карлюс избрал для этой цели человека бесхарактерного? Хорошего парня, немного наивного, но с сильно развитым чувством долга…

Это был прекрасный выбор. Отец де Карлюс — человек очень умный, не стоит об этом забывать. И мне нравится предположение, что он сам нашел себе сообщника, вырастил и обработал его с тем, чтобы лучше сохранить свою настоящую тайну. Да, оно мне нравится, потому что многое объясняет.

Бенжамену стало страшновато: может быть, у брата Бенедикта в руках те же факты, что и у него самого?