Андраш Беркеши - Уже пропели петухи

Мольке встал, прошелся вокруг столика. Затем, усмехнувшись, посмотрел на Деака.

— Правильно, брат ваш жив, господин прапорщик. И, надеюсь, вы еще повстречаетесь.

— Я тоже, — повторил за ним Деак, — надеюсь!

Мольке был истинный игрок. Он умел не только нападать, но и обороняться. И теперь, поняв, что Деак опроверг все его доказательства, сам в душе признал: арестовывать сейчас прапорщика нет никакого смысла. А пока нужно просто обеспечить отступление, чтобы не стать в его глазах посмешищем.

— И все же что-то тут не так, господин прапорщик, — заговорил он весело. — Вполне возможно, что малый, которого вы сегодня допрашивали, не Дербиро. Но то, что он был вместе с вашим братцем в Курской партизанской школе, это я уж постараюсь доказать.

Деак встал, держа руку наготове, чтобы в случае чего вмиг выхватить пистолет: не исключено, что Мольке все же попытается его арестовать, и тогда остается одно: стрелять. Живым в руки гестапо он не дастся.

— Сомневаюсь, господин майор, — сказал он. — Скорее всего это заурядный провокатор.

— Вы велели ему вспомнить и записать несколько стихотворений Ласло Деака?

— Да. Хотел проверить молодчика, действительно ли он знал моего брата.

Мольке негромко рассмеялся.

— Так я и подозревал, — сказал он. — Между прочим, отличная идея. — Он помахал бумажкой. — Ну так вот: здесь у нас и доказательства. Не буду читать все стихотворение до конца — типичный коммунистический бред. Да и с точки зрения литературы тоже.

После этого он довольно сносно прочитал вслух следующие строчки:

Он посмотрел на Деака, улыбаясь.

— Знакомо вам стихотворение?

— Слышал, — задумчиво промолвил Деак.

— Вашего братца стишок?

— Мой брат никогда не писал стихов.

Не в силах сдержаться, Шимонфи громко захохотал.

Смертельно усталый Деак сидел в комнатушке у «брата» Ковача. Старый металлист, заделавшийся штурмовиком, с аппетитом закусывал свиным салом, сочувственно поглядывая на Габора Деака. Ему-то было понятно, каково жить в логове нацистов, каждый день ходить по лезвию бритвы.

Прапорщик углубился в показания Тарпатаки и его напарницы. Чем дальше он читал, тем сильнее становилось его волнение: ясно, что «супруги» лгут, но каждый на свой лад.

— Красавица все еще пишет? — спросил он.

— Чешет, как из пулемета, — отвечал Ковач, доставая из-под стола бутылку. — Поверили, что мы действительно нилашисты. Выпей-ка, сынок! — Прапорщик отклонил приглашение. Ковач, пожав плечами, сделал несколько больших глотков из бутылки красной «Кадарки».

А прапорщик зашагал по комнате. Если его предположение подтвердится, может, даже удастся спасти Дербиро. Только бы Тарноки поскорее пришел. Обычно он никогда не опаздывает. Взяв со стенки висевшую на гвозде гитару, Деак провел пальцами по струнам.

— Где это вы гитару достали?

Ковач отер губы тыльной стороной ладони.

— Фаркаш раздобыл. Это когда мы нилашистский патруль стали изображать, я ему и говорю: «Ребята, а ведь настоящие нилашисты иногда должны и грабить. И по шее дать. Несильно, понятно, но все-таки». Ты со мной согласен?

— Но зачем же ты Тарпатаки так по скуле двинул?

— Там другое дело, — возразил старик. — Такому дерьму не жалко.

Деак сел к столу, уронил голову в ладони. Его мысли были об Аните. Горькие, обидные мысли: не хочу я ее любить, не хочу! — повторял он, как ему казалось, про себя.

— Чего не хочешь? Говорить со мной? — услышал он вдруг старого Ковача.

— Да нет, устал я, дядя Ковач.

— Мы сейчас все устали. — Ковач подошел к чугунке, поворошил кочергой.

— Но я совсем по-другому устал, — возразил Деак и закрыл глаза. — Здесь, внутри ноет. Бежать хочется куда глаза глядят. А этот Мольке уставился на меня, будто ему все как есть обо мне известно. Я уж и так и эдак, отшучивался, притворялся. А у самого холодный пот по спине ручьями. Боюсь я.

— Не боятся только дураки, сынок. — Ковач пересел поближе к Деаку, обнял его за плечи. — Ты что же думаешь, я не боюсь? Жена там одна, детишки опять же…

Деак открыл глаза, благодарно посмотрел на поросшего колючей щетиной старого металлиста, на суровые черты его лица.

— Что же вы делаете, чтоб не бояться?

— А, разное. Накануне, как идти на задание — молюсь. Ну ты, говорю я, старый бог, если я из этого дельца выскочу живым, тогда поверю, что ты есть. Разумеется, все это я ему говорю по-латыни, чтобы он понял.