Дрор Мишани - Метод инспектора Авраама

Авраам поднял голову от бумаг и взглянул на Илану. Та вздохнула. Сколько раз за эти последние четыре года, с тех пор как ее назначили начальницей Отдела расследований и разведки Тель-Авивского округа, они вот так часами сидели в ее кабинете, перекапывали данные, вслух читали друг другу выдержки из стенограмм допросов, пытались понять их то так, то эдак, приставляли факт к факту, чтобы слепить гипотезу… И когда они успешно завершали какое-то расследование, которое поначалу вроде как заводило их в тупик, это происходило здесь, в ее кабинете, благодаря этим их посиделкам.

– Короче говоря, нету у нас никакой зацепки, – сказал Элиягу Маалюль.

– Нету. Хотя я считаю, что речь идет о побеге, который, быть может, каким-то образом сорвался, или же о суициде, – заявил Авраам.

– Почему?

Инспектор с минуту поколебался под мягким взглядом красивых глаз Маалюля.

– В основном потому, что у пропавшего нет уголовного прошлого и мы не узнали ничего, что связывало бы его с уголовщиной. Но еще и из-за свидетельских показаний, собранных по его делу, и из-за чего-то в семье, что мне пока трудно зацепить. Он производит впечатление парня, у которого почти нет друзей. Очень-очень закрытого. Который не делится с родителями. По опыту знаю, что такая черта может указывать на возможность побега или суицида. Впрочем, можешь меня поправить.

– Все может быть, – сказал Элиягу.

– А что ты имел в виду под словом «сорвался»? – поинтересовалась Лим.

– Что, возможно, он собирался исчезнуть на день или на несколько часов, но попал в какую-то передрягу.

– Не согласен, – заявил Шрапштейн.

Илана и Маалюль уставились на него.

– И почему же? – спросила женщина.

– А потому что не поверю, чтобы подросток в возрасте… сколько ему? Пятнадцать? Шестнадцать?

– Шестнадцать с половиной, – сказал Авраам Авраам.

– Не поверю, что шестнадцатилетний подросток исчез так бесследно, что нам за три дня поисков не удалось его обнаружить. Пусть и не самых доскональных в мире поисков. Какой-то след он обязан был оставить. Снять деньги до или после того, как исчезнуть. Разве не так? Даже если он во что-то вляпался, каков шанс, что мы про это не узнаем? Даже если он захотел покончить с собой так, чтобы никто не узнал, ему нужно как-то это проделать, верно? Стырить чей-то пистолет или таблетки из аптечки родителей, взять кухонный нож… что-то в этом роде. Обычно тот, кто кончает жизнь самоубийством, желает, чтобы его обнаружили, – так меня учили.

Илана перевела взгляд на Авраама Авраама, будто приглашая его ответить на вызов молодого и «блестящего» офицера, которого она присоединила к его группе расследования.

– Таблетки можно купить в аптеке, – ответил инспектор.

– То есть ты хочешь сказать, что он, никому о том не поведав, купил в аптеке две пачки аспирина, а потом пошел в дюны и там их проглотил? – усмехнулся Эяль.

Он посмотрел на Лим, и та кивнула.

– А ты, значит, считаешь, что речь идет о каком-то преступлении? И о каком же? – спросила она.

– Как мне представляется, расследование еще не началось, и любой вариант возможен, – ответил Шрапштейн. – Ясно одно: развернулись мы не слишком-то быстро. Даже если он сбежал – а я не думаю, что это так, – нас отделяет от него вся вчерашняя ночь. И пока я о пропавшем не знаю вообще ничего. Вот что меня тревожит. Поэтому, с моей точки зрения, могло случиться все: похищение, участие в какой-то криминальной разборке, побег – да что угодно! И убийство. Нелогично, что мальчишка шестнадцати с половиной лет на пять дней исчез из дома и ни с кем на белом свете не вышел на связь.

Авраам Авраам сам не знал, почему эти речи Шрапштейна поднимают в нем такую бурю желчи и раздражения. Ведь временами он и сам так думал. Сколько раз в последние дни инспектор произносил про себя ту же фразу – не может такого быть, чтобы мальчишка шестнадцати с половиной лет пропал из дома, и все осталось шито-крыто! Возможно, его раздражение возникло от безапелляционности Эяля, от его желания показать, что его мнение – это истина…

– Может, он с кем-то и связался, да мы до этого еще не добрались, – ни к кому не обращаясь, будто про себя сказал Авраам Авраам.

И Шрапштейн тихо ответил:

– Это дело другое.

Маалюль в разговор не встревал, пока Илана не обратилась к нему напрямую. Она спросила, что подсказывает его опыт – идет ли речь о побеге? Элиягу, как всегда, ответил не сразу. Его карие глаза на минуту закрылись, а потом он открыл их и провел короткими пальцами по своей лысине. Затем, будто извиняясь, взглянул на Авраама Авраама и сказал: