Элейн Каннингем - Лидия

- В свое время, быть может. Нет, я и в самом деле не знаю, где находится колье, но зато располагаю сведениями о том, кто убил Дэвида Гормана... Кажется.

Я чуть призадумался, потом сказал:

- Почему - кажется? Можно ли утверждать, что вы знаете, кто убил человека, не будучи уверенным в своих словах?

- У меня нет доказательств.

- Мне по-прежнему кажется, что вам следует обратиться в полицию.

- Не пойду я в полицию, Крим. Если хотите меня выслушать - слушайте. Я понимаю - вас заботит колье, но моя история в некотором роде связана и с колье.

- Я - весь внимание, - сказал я. - Только хочу, чтобы вы знали следующее: меня интересует только колье, а не убийца Гормана. Если же вы поделитесь со мной какими-либо сведениями об этом убийстве или несчастном случае - не знаю, что это такое, - я буду вынужден сообщить о нашем разговоре в полицию.

- Это убийство.

- Тем более. Я могу прикрыть от закона вора, но не убийцу. Я не имею права скрывать от полиции какую бы то ни было информацию об убийстве.

- А если это вовсе не информация, а просто некие предположения?

Я пожал плечами.

- Посмотрим. Выкладывайте, что у вас там про Гормана.

- Хорошо. Видите ли, Дэвид приходился мне очень близким другом... Он был для меня как отец, и я его очень любил. Это он помог мне стать режиссером. Он в меня верил. Именно он обучил меня всему, что я умею. Такой был всегда добрый и внимательный. Не знаю, знакомы ли вы или хотя бы общались с какими-нибудь бродвейскими продюсерами? Среди них попадаются любые люди, но Дэвид Горман выделялся особой честностью. Я бы мог порассказать вам о пьесах, которые шли с аншлагами по два сезона, а инвесторы получали потом по двадцать центов за каждый вложенный доллар. С постановками Гормана такого не случалось ни разу. Инвесторы всегда с лихвой окупали вложенные средства и срывали крупные барыши. С актерами он обращался по-человечески и вдобавок обладал одновременно вкусом и здравым смыслом - редкостное, даже уникальное сочетание в нашей театральной жизни. Не хочу вас разочаровывать, но нью-йоркский театр это большая вонючая клоака, скопище проходимцев и бездарей. Вот почему мы так много потеряли со смертью Дэвида Гормана.

Ну да ладно, я отвлекся. Так вот, после той памятной воскресной вечеринки мы с женой и Дейвом сели в одно такси и Дейв высадил нас у нашего дома. И вот тогда он обронил какую-то фразу про это колье. Ничего особенного, я даже толком не помню его слов. Кажется, он спросил меня, не хотела бы Джин, моя жена, обзавестись таким украшением? Бриллиантовым колье. Джин посмеялась и сказала, что наверняка продала бы его, чтобы мы могли обеспечить себе безбедную старость. Дейв, по-моему, с ней не согласился - точно не помню. Я не вслушивался.

Это было в воскресенье. На следующий день, то есть позавчера, Дейв позвонил мне и сказал, что хочет поговорить со мной по поводу этого колье. Больше ничего - просто поговорить. Правда, потом добавил нечто, показавшееся мне странным - спросил, не кажется ли мне, что Марк Сарбайн немец? Имея в виду, что, будучи коренным американцем, я легче различу иностранный акцент, чем он сам. Я не говорил вам про его прошлое? Нет? Дело в том, что Дэвид Горман был евреем немецкого происхождения, и он хлебнул немало горя, спасаясь от фашистов. Я это, правда, слышал от других, а не от него. Я просто вспомнил об этом, когда он задал мне вопрос про Сарбайна. Я пытался припомнить насчет акцента, но точно сказать не мог, хотя, мне кажется, едва уловимый акцент в его речи прослушивался. Сарбайна я знал плохо - до этого мы встречались лишь однажды, - но он относится к тем людям, которые любят вращаться в театральных кругах. Нас с Джин он пригласил через Хартманов, которые финансируют мою постановку. Хартманы, если помните, тоже были на той вечеринке. Так вот, я ответил, что не знаю немец Сарбайн или нет.

- Но какой-то акцент вы все же уловили?

- Пожалуй, да, - задумчиво ответил Финней. - Хотя я не вполне уверен. Ни в понедельник, ни во вторник встретиться с Дейвом мне так и не удалось. К сожалению, черт бы меня побрал, я отношусь к тем подлецам, которые всегда слишком заняты. Во вторник я позвонил ему, чтобы перенести нашу намеченную на тот вечер встречу на следующий день, и мы уговорились, что сегодня, в среду, пообедаем вместе. И тогда, по телефону, он произнес кое-что, что я принял в то время за шутку. Он сказал, почти дословно: "Если Сарбайн меня не убьет, то завтра мы с тобой увидимся, Джеки". Я не понял, что он имеет в виду; потом же, когда я прижал его к стенке, Дейв сказал только, что навел кое-какие дурацкие справки, но, к сожалению, так и не научился держать язык за зубами. Потом добавил, что завтра все расскажет. И еще спросил, не значит ли для меня что-нибудь фамилия фон Кессельринг? Я сказал, что нет, а разве должна, мол? Дейв ответил, что нет и - слава Богу, что это просто тень из невообразимо далекого прошлого. Потом засмеялся и проехался по поводу всякой ерунды, которую несут выжившие из ума старики. И вот, выйдя сегодня утром из дома, он был убит.