Дверь сразу же распахнулась.
— А, здравствуйте, здравствуйте! Входите! Я видел вашу машину. Рад вас видеть! — Адамс держал в руках авоську с покупками. Выкладывая их на кухне, он предложил Ингхэму что-нибудь выпить или освежиться холодным кофе, но тот спросил, нет ли у Адамса коки. Кока нашлась.
— Как дела у Ины? — открывая банку с пивом, поинтересовался Адамс.
— Нормально. — Ингхэму не хотелось брать с места в карьер, но лотом он решил — почему бы и нет. — Что вы рассказывали ей о той печально известной ночи с Абдуллой?
— Ну… все, что знал. Она живо заинтересовалась и буквально засыпала меня вопросами.
— Ну еще бы. Особенно если сказали ей, будто считаете, что я говорю не всю правду. Мне кажется, вы здорово расстроили ее, Фрэнсис. — «Вот так-то, дружок, на этот раз удар по твоим воротам».
Адамс тщательно подбирал слова, хотя и не слишком долго.
— Я сказал ей, что думаю, Говард. Даже если я ошибаюсь, я имею на это право. — НОЖ произнес это с такой непоколебимой уверенностью, словно цитировал Евангелие, с которым привык сверять все свои поступки.
— Верно, я и не оспариваю это, — отозвался Ингхэм, опускаясь в скрипящее кожаное кресло. — Однако вы без всякой надобности расстроили ее.
— В каком смысле — расстроил ее?
— Она набросилась на меня с вопросами. Но я не знаю, что за араб приходил тогда, ночью. Его лица я не видел, и то, что это был Абдулла, — всего лишь догадка. Она основана на исчезновении Абдуллы, хотя, если следовать логике, не исключена возможность, что он исчез сам по себе, например, взял и убрался из города, и что, возможно, кричал кто-то другой, кто наткнулся на что-то в темноте или кого треснули по башке, и что тогда ночью вообще никого не убили. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду?
НОЖ задумался, но продолжал стоять на своем:
— Возможно, но вы же сами знаете, что это не так.
— Да откуда же мне это знать? Тут вы опираетесь на косвенные — и весьма зыбкие — улики.
— Говард, вы должны были открыть дверь, по крайней мере, выглянуть из окна. Этот крик разбудил вас. Любой на вашем месте поинтересовался бы, что там за крик в два часа ночи? Ваши соседи утверждают, что они слышали, как захлопнулась именно ваша дверь.
Ингхэм понимал, что их бунгало стояло совсем близко от его, не более чем в двадцати пяти — тридцати футах от его входной двери, хотя она и находилась с противоположной от их бунгало стороны. И если его соседи еще не спали, то они должны были слышать, как приходили парни из отеля.
— Неудивительно, что, зная об этих фактах, ваша девушка проявляет любопытство, Говард… — НОЖ, похоже, с трудом подбирал слова, но Ингхэм не собирался ему помогать. — Она чудесная девушка, очень милая. И она так много значит для вас. Вы обязаны быть с ней честным до конца.
Ингхэм испытывал неприятное ощущение, не посещавшее его со времен юности, когда он рылся в старых религиозных книгах, принадлежавших, по всей видимости, еще его прапрадедам. «Покайтесь в своих грехах… обнажите душу перед Господом…» Вопросы и ответы предполагали, что все грешны с самого рождения, но что это были за грехи? Самое худшее, что смог припомнить о себе Ингхэм, так это мастурбация, но поскольку примерно в то же время он просматривал книгу по психологии, в которой говорилось, что это вполне естественное явление, то что оставалось тогда? Ингхэм не рассматривал свой поступок как грех или преступление — да откуда могло следовать, что он вообще убил этого араба? Пока кто-нибудь не обнаружит труп, это всего лишь догадка.
— Я рассказал вам все, что мне известно о той ночи, — сказал Ингхэм. — И мне не нравится, что Ина встревожена вашими наговорами, Фрэнсис. Разве в этом есть какая-то необходимость? Зачем портить ей удовольствие от отпуска?
— О, она понимает, что я имею в виду, — спокойно возразил НОЖ. Он так и не стал садиться. — Видите ли, она девушка с высокими моральными принципами. Мне не хотелось бы прибегать к слову «религиозная», но у нее есть определенные понятия о Боге, о чести.
НОЖ выглядел нелепо в роли проповедника на кафедре — эдакий босоногий и голоногий Иоанн Креститель, размахивавший банкой с пивом.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Ина сказала мне, что в последнее время обратилась к церкви. — Ингхэм не хотел признаваться, как мало она говорила ему об этом; его раздражало, что, поощряемая НОЖем к разговорам на эту тему, она могла рассказать ему значительно больше. — У нее, если можно так выразиться, есть свой крест — ее брат-инвалид, которого она очень любит.
Читать дальше