Патриция Хайсмит - Нисхождение

Ингхэм кивнул. Его взгляд снова переместился на девушку в белом платье. Гладкие загорелые руки. Сейчас она улыбалась ему. Рядом с ней был светловолосый, начинавший седеть мужчина в белом пиджаке, возможно англичанин, пухлая женщина лет сорока и молодой человек с темными волосами. Ее муж? Ингхэм решил больше не смотреть в сторону их столика. Он чувствовал, как его неудержимо влечет к этой женщине в белом платье. Интересно, до какой степени глупости можно дойти в этом жарком климате?

— Выпьем еще? — спросил Ингхэм.

— Лучше кофе.

Единственному парнишке за стойкой приходилось справляться с большим количеством заказов, так что потребовалось некоторое время, пока они получили свой кофе.

Из открытого окна слева от них доносились клацающие звуки арабского оркестра, развлекающего публику в скудно освещенных садах отеля. «Господи, что за проклятый шум!» — подумал Ингхэм. Он надеялся, что Иенсен хоть ненадолго взбодрится и отвлечется от мыслей о собаке. Он предчувствовал, что Иенсен больше не увидит Хассо, и представлял себе, как датчанин один возвращается в Копенгаген, печальный, без собаки. Но чем тут можно помочь?

Ингхэм пригласил Иенсена к себе в бунгало, и тот с готовностью согласился. Но этой ночью — только с целью избежать одиночества и без всяких задних мыслей о сексе.

— В Дании у тебя большая семья? — спросил Ингхэм. Они шли по песчаной дорожке к бунгало, и Иенсен освещал путь фонариком, который постоянно носил с собой в заднем кармане.

— Только мать, отец и сестра. Мой старший брат покончил с собой, когда мне было пятнадцать. Угрюмые датчане, как говорят. Нет, вы называете нас «меланхоличные датчане».

— Ты часто им пишешь? — Ингхэм открыл дверь. Ему было немного не по себе, пока он не включил свет и не увидел, что в комнате никого нет.

— Да, довольно часто.

Ингхэм заметил, что его расспросы о семье нимало не взбодрили Иенсена.

— Очень симпатичная комната, — заметил Иенсен. — Без излишеств. Мне нравится.

Ингхэм принес бутылку скотча, стаканы и лед. Они устроились на его кровати, рядом с которой стоял столик. Ингхэм неожиданно подумал, что у них обоих мрачное настроение, правда по различным причинам. Он не собирался рассказывать Иенсену об Ине и ограблении, поскольку это казалось вполне обыденным. Возможно, Иенсен был мрачен не только из-за потери собаки, но еще из-за чего-то, во что он не собирался посвящать Ингхэма. Что можно предпринять, думал Ингхэм, в подобных обстоятельствах, чтобы жизнь не казалась такой невыносимой? Просто сидеть и молчать рядом друг с другом в одной комнате? Быть в состоянии понять друг друга, но все же молчать?

В следующие пятнадцать минут Ингхэм стал ощущать некоторое беспокойство и скуку, несмотря на то что Иенсен принялся рассказывать о своем путешествии в расположенный в пустыне город, куда он ездил с одним приятелем-американцем несколько месяцев назад. Они попали в песчаную бурю, которая чуть не сорвала с них одежду. Ночью спали под открытым небом, дрожа от холода. С ними находился и пес Иенсена. А мысли Ингхэма тем временем текли своей чередой. Ему вдруг стало ясно, что между Иной и Кастлвудом существовала любовная связь и что она с ним спала. Боже правый, может, даже в его квартире! Ну нет, это уж слишком! У Джона собственная квартира, в которой он жил один. А он тешил себя мыслью, что Ина надежная девушка — постоянная в физическом, таком притягательном и приятном для него смысле, такая надежная в своей привязанности и любви к нему. Ингхэм вынужден был признать, что воображал, будто Ина влюблена в него больше, чем он в нее. Какая же он все-таки задница! Нужно сегодня же перечитать ее проклятое двусмысленное письмо, перечитать сразу же, как только Иенсен уйдет. Ингхэм решил, что уже довольно набрался, а его стакан оставался еще наполовину полон. Но он непременно прочтет письмо, и, может, его озарит, что же случилось на самом деле. Зачем Ине так темнить и изворачиваться, если они с Джоном не спали вместе? Она не из тех девушек, которые избегают называть вещи своими именами… а чем называют, интересно? Во всяком случае, какая разница, как сказать — «поваляться на соломе» или «переспать»? Ведь она без утайки поведала ему о нескольких своих прежних любовных интрижках, имевших место после замужества.

Незадолго до часу ночи Иенсен собрался уходить, и Ингхэм подвез его до улицы неподалеку от Мелика, где он жил, хотя Иенсен пытался вежливо настоять на том, чтобы отправиться домой пешком. Садясь обратно в машину, он слышал удалявшийся по переулку зов Иенсена: «Хассо! Хассо!» Потом свист. Затем визгливое ругательство, ответ по-арабски, возмущенный крик. Ингхэму вспомнился труп на той же самой улице. Узенькая улочка, однако улочка полная страстей.