Уилл Адамс - Шифр Александра

Фонарик нужно вернуть. Нокс знал, что плиту вот-вот поднимут, и тогда ему уже не спрятаться. Да и время у него есть — в подземелье по-прежнему было тихо. Нокс начал разбирать стену, вынимая кирпич за кирпичом и складывая их аккуратно на земле. Потом он снова заложит проход, и никто ничего не заметит. Через несколько минут, проделав изрядное отверстие, Нокс просунул в него голову. В нос ударил едкий запах аммиака. Ему открылся низкий арочный коридор с залитым водой полом — что-то вроде сточной трубы викторианской эпохи. Процарапанные на стенах линии, вероятно, должны были скрыть тот факт, что коридор вырублен в породе — возможно, с целью отвести внимание от только что открытого им перехода, а может быть, просто потому, что каменное строение считалось у древних более престижным, чем отрытое подземелье.

Нокс протянул руку за фонариком, но немного не достал, а опереться на стену не решился — кирпичи могли не выдержать его веса. Он убрал еще два ряда и, перекинув ногу, уселся на порожек. Стопу обожгло стылой водой. Нокс прислушался. Ничего. Полная тишина. Было бы преступлением, оказавшись на месте, не взглянуть одним глазком на то, что здесь скрыто.

Он пошел по коридору, шлепая по темной воде, разводя руками паутину, представляя бесшумно шмыгающих под ногами угрей и прячущихся в темноте неведомых тварей. Коридор расширился, образовав небольшую комнатку под уходящей вверх шахтой, вход в которую закрывал какой-то камень. Очевидно, та самая плита. Нокс повернул в другую сторону и увидел перед собой мраморный портал с вырезанной надписью на древнегреческом:

Вместе жить и вместе умереть. Келоним.

Келоним. Имя звучало знакомо, как и Акил, но память не отзывалась, а время поджимало, так что он прошел под аркой и оказался у подножия широкой каменной лестницы, расширявшейся вверх подобно вееру. И на самом верху…

— О Господи!.. — выдохнул Нокс.

— Что происходит? — сердито спросил Николай, когда толпа археологов, рабочих и гостей хлынула вниз по лестнице, заполняя ротонду.

— Вы о чем? — недоуменно нахмурился Ибрагим.

— Посмотрите, сколько народу. Вы что, серьезно всех их пригласили?

— Только посмотреть. Они не пойдут дальше первого зала. Для всех нас это большое событие.

— Нет. — Николай покачал головой. — Удалите посторонних. Только вы, я, Елена и ваш археолог.

— Но я уже…

— Я не шучу. Если хотите получить остальные деньги, удалите отсюда всех этих любопытных.

— Все не так просто, — покачал головой Ибрагим. — Без Мохаммеда нам не поднять плиту. Потом нам понадобится фотограф. Вы не хуже меня знаете: такое случается не часто.

— Хорошо. Эти двое пусть остаются. Но не больше.

— Вы не понимаете…

— Хватит, — перебил египтянина Драгумис. — Это не цирк, а серьезные раскопки.

— Ладно, — печально вздохнул Ибрагим и, повернувшись, шагнул к возбужденной толпе, чтобы сообщить неприятную новость.

Луч фонарика шарил по стенам подземной камеры, словно цепкий глаз прожектора, пробегающий по руинам подвергшегося бомбардировке города. Нокс не верил собственным глазам. Справа — вырубленная в известняке терраса. На широких ступенях с промежутком через одну — шестнадцать золоченых ларнаксов, терракотовых — гробов. Из опрокинутых стеклянных чаш высыпалось содержимое: драгоценные и полудрагоценные камни. Тут же, на полу, бесценные артефакты: мечи, щиты и копья, серебряные и глиняные амфоры. Дальняя стена инкрустирована белым мрамором — какая-то надпись, но что именно написано, издалека не разобрать.

Но по-настоящему завораживало то, что находилось слева. Это была огромная мозаика, окаймленная сверху выкрашенной в лазоревый цвет штукатуркой, символизировавшей, должно быть, небо и выделявшей главный объект так же четко, как меловая линия вокруг трупа. Тридцать три мужчины, очевидно, воины, хотя и не все с оружием, теснились двумя группами — одна чуть ближе, другая чуть дальше. Казалось, они остановились передохнуть после трудного похода. Некоторые переговаривались, некоторые стояли, положив руку на плечо товарища. Другие отдыхали, расположившись на песке, или играли в кости. И все же взгляд невольно стремился в центр картины, туда, где, преклонив колени, стоял тот, кто был, очевидно, предводителем этих людей: стройный, приятной наружности мужчина с рыжевато-русыми волосами и твердым, целеустремленным взглядом. Обе его руки покоились на рукояти меча, воткнутого глубоко в землю. Нокс моргнул. Каждый, кто изучает греко-римскую историю, неизбежно знакомится с мозаикой. И все же ничего подобного он еще не видел.