Арнальд Индридасон - Каменный мешок

— Все мужики только о том и мечтают, чтобы быть такими, как он, — добавила она.

— Что за чушь ты несешь? С какой, ради бога, стати?

— Все мужики только того и хотят — быть свободными и предоставленными самим себе.

— Это неправда. Ты и представить себе не можешь, что у Эрленда за жизнь. Это сущий ад, поверь, уж я-то знаю.

— Ну хорошо, будь по-твоему. Но мне хочется все-таки понять, что к чему у нас с тобой, — сказала Бергтора и еще подлила Сигурду Оли красного.

— Отличная идея, давай разберемся, что у нас с тобой к чему. Приступай.

Нет на свете женщины практичнее Бергторы. Никаких тебе сцен и нытья про любовь-морковь. То самое, что надо Сигурду Оли.

— Значит, что? Мы живем вместе уже сколько, три, нет, четыре года, и ничего не происходит. Ни-че-го-шень-ки. У тебя что-то умопомрачительное всякий раз делается с физиономией, стоит мне завести беседу о том, чтобы оформить отношения. Мы ведь даже финансовые дела ведем по отдельности. Венчание решительно не входит в твои планы, а что ты думаешь про другие способы вступить в брак, мне неизвестно, из тебя клещами не вытянешь. Мы даже как состоящие в гражданском браке нигде не записаны. Что до детей, то мысли о них ты изгоняешь за пределы Солнечной системы. В свете всего этого возникает вопрос — и что дальше? Что остается?

Ни намека на гнев в тоне Бергторы. Покамест она лишь хочет установить факты, понять, как обстоят дела между нами и каковы перспективы. Надо этим воспользоваться, пока не поздно, подумал Сигурд Оли. Ковать железо, пока горячо. Поскольку в подвале необходимости пользоваться интеллектом не было, он успел все хорошенько обдумать.

— То есть как «что дальше», «что остается», — улыбнулся Сигурд Оли. — Дальше — мы. Мы двое. Вот мы двое и остаемся.

Не теряя времени даром, он сунул в проигрыватель компакт-диск с песенкой, которая не шла у него из головы с тех самых пор, как Бергтора впервые начала сверлить ему мозги на предмет «оформления отношений». К собеседникам неожиданно для самой себя присоединилась Марианна Фейтфул и, не найдя ничего лучше, решила поведать им историю Люси Джордан, домохозяйки тридцати семи лет от роду, которая все мечтает о том, как пронесется по Парижу за рулем открытой спортивной машины и теплый ветер будет свистеть у нее в ушах.

— Мы ведь давно обо всем договорились, — сказал Сигурд Оли.

— Ты о чем? — недоуменно спросила Бергтора.

— Да о поездке.

— Ты про Францию?

— Ну да.

— Сигурд…

— Давай, чего мы ждем? Поедем в Париж, возьмем напрокат «феррари» с открытым верхом, и весь мир наш, — сказал Сигурд Оли.

Эрленд шел сквозь пургу, ураган гудел, видно не было решительно ни черта. Ледяной ветер резал руки, хлестал по лицу, окутывал тьмой и холодом. Идти становилось все труднее, он повернулся к ветру спиной, замер и так и стоял, покуда его целиком не засыпало снегом. Он знал, что скоро умрет, но ничего не мог с этим поделать.

На фоне воя пурги вдруг послышался телефонный звонок. Телефон не унимался, под стать пурге, и тут неожиданно ветер стих, адский снежный свист умолк, и Эрленд очнулся у себя дома, в собственной гостиной. Домашний телефон на столе трезвонил с прежним энтузиазмом, не желая дать спасенному от холодной смерти хозяину покоя.

Эрленд выкарабкался из кресла и уже хотел снять трубку, как звон прекратился. Следователь постоял над аппаратом, ожидая повторного звонка, но телефон, мерзавец этакий, и тут показал хозяину язык. Даже два — телефон-то старый, ни определителя, ни автоответчика, так что никакой возможности узнать, кто пытался выйти с ним на связь. Наверное, решил Эрленд, телефонная реклама — как ему надоели эти ребята, все время предлагают то пылесосы с тостером в придачу, то еще какую-нибудь ерунду. А все равно, спасибо, дружище, выручил меня из беды, а то бы я там так и замерз, в снегу на пустоши.

Пошел на кухню. На часах восемь вечера, светит, как днем, и никакие занавески от приполярного дня не помогают. Все равно задернул, в солнечных лучах засеребрилась домашняя пыль. Нет, не мое это время, лето и весна. Слишком светло. Слишком весело. Куда лучше зима, так уютно зимней тьмой кутаться в депрессию… Ничего съедобного дома нет, так. Ладно, сядем за стол, подопрем руками подбородок, посидим, поокаем.

Эрленд так до сих пор и не оправился от встречи в больнице. Вернулся, как обухом ударенный, домой около шести и продрых до восьми, и тут ему возьми да и приснись пурга. Тоже из головы нейдет, эк я повернулся к ветру спиной и стал ждать, когда отдам концы. Ему часто снился этот сон, с разнообразными вариациями. Не менялось только одно — эта самая жуткая пурга, шквальный ветер, пробирающий до мозга костей. Он хорошо знал, чем бы кончился сон, не разбуди его телефонный звонок.