Арнальд Индридасон - Каменный мешок

Посмотрел, посмотрел на свою бывшую — и сделал еще несколько шагов назад, прочь от двери. Подумал, может, зайти в палату, но не решился. Обязательно будет скандал, а в интенсивной терапии скандалам не место. Не хочу. Что угодно готов сделать, только бы не ругаться с ней. Они ведь так и не развелись по-человечески, и за это-то, как ему рассказала Ева Линд, жена и ненавидела его больше всего.

За то, как он ушел.

Он развернулся и тихонько побрел прочь по коридору, и отчего-то вспомнилось ему любовное послание Беньямина К. Эрленд не понял почему и не нашел ответа, даже вернувшись домой. Уселся в кресло и дал волю сну — пусть изгонит этот дурацкий вопрос вон из его головы.

«Сердце мое». Мог ли Эрленд так сказать про Халльдору хоть раз?

Решили, что расследованием «Дела о скелете», как его успели окрестить в газетах, займутся только Эрленд с коллегами, Сигурдом Оли и Элинборг. Троих достаточно, счел начальник рейкьявикской полиции, ведь дело это не из первоочередных. Главный пункт повестки дня на сегодня — расследование сети наркоторговцев, трудо- и персоналоемкая задача, так что не резон отряжать людей заниматься, по словам Хрольва, начальника отделения, древней историей. Плюс непонятно, удастся ли вообще довести «Дело о скелете» до суда или нет.

Наутро Эрленд первым делом поехал в больницу и провел у дочери два часа, лишь затем направившись на работу. Состояние ее не менялось. Бывшей было не видать. Он долго сидел молча, глядя на худое, изможденное лицо Евы, и думал. Решил повспоминать времена ее раннего детства. Еве исполнилось три, когда они с Халльдорой расстались; Эрленд помнил, как дочка спала с ними в одной кровати, посередине, разумеется. Наотрез отказывалась спать в собственной, хотя та стояла в их же спальне — такая маленькая была квартира, одна спальня, гостиная и кухня. Всякий раз выбиралась из кроватки, заползала к маме с папой и сворачивалась между ними клубочком.

Потом он вспомнил, как увидел ее на пороге своей квартиры. Она сама решила найти папочку, как подросла — лет этак в шестнадцать. Халльдора отказала ему от дома — никаких контактов с детьми, и все тут. Он пытался их навещать, но жена поливала его проклятиями, и, главное, ему самому казалось, что она кругом права. Постепенно он перестал к ним приходить. И когда Ева Линд постучалась к нему в дверь, он понял, что не видел ее уже много лет, — но все-таки узнал, было в ее лице что-то от его родителей.

— Ну что, может, пригласишь зайти? — сказала ему Ева, выждав некоторое время, в течение которого папа ошеломленно пялился на нее. Одета в черную кожаную куртку и протертые джинсы, губы выкрашены черной помадой, а ногти — черным лаком. Курит, выдыхает дым через нос.

Какая хрупкая! Выглядит лет на восемь, а не на шестнадцать или сколько ей там.

Эрленд колебался, не понимая, что вообще происходит и чем это может кончиться. Но все-таки сделал шаг в сторону, мол, заходи, гостьей будешь.

— Маму вывернуло наизнанку, когда я сказала, что хочу тебя найти, — заявила она, переступив порог в облаке сигаретного дыма, и плюхнулась в кресло. — Сказала, ты мразь, какой свет не видывал. Впрочем, она всю жизнь так говорила. Мне и Синдри. Ваш папочка дерьмо, сволочь и ни на что не годный идиот. И добавляла — и вы такие же, ни на что не годные идиоты.

Ева Линд рассмеялась. Поискала пепельницу, чтобы потушить сигарету, папа взял у нее из рук бычок и потушил сам.

— Почему… — начал было он, но она его перебила:

— Просто хотела на тебя посмотреть. Стало любопытно, черт возьми, на кого ты похож.

— Ну и на кого же? — спросил он.

Она смерила его взглядом.

— На ни на что не годного идиота, — сказала она.

— Поглядеть на тебя, дочурка, так подумаешь, в этом мы с тобой мало друг от друга отличаемся, — усмехнулся он.

Она смотрела на него не отрывая глаз, и ему показалось, будто бы она улыбнулась.

В отделении к Эрленду сразу подсели Элинборг и Сигурд Оли и доложили, что из разговоров с теперешними владельцами Робертова дома ничего путного не вышло. Те ни разу в жизни не видели в округе никакой скрюченной женщины. Жена Роберта уже десять лет как умерла, а из двух детей сын умер примерно в то же время, дожив до шестидесяти. Дочь, однако, в свои семьдесят с небольшим чувствовала себя еще довольно прилично и уже ждала визита из полиции.

— Ну а что Роберт, может, мы еще что-нибудь из него вытянем? — спросил Эрленд.

— Роберт вчера умер, — сообщила Элинборг с горечью, словно ее мучили угрызения совести. — Он прожил долгую, интересную жизнь, ему было пора на покой. Нет, правда, мне кажется, он сам решил, что с него хватит. Сам себя назвал «негодным старым пердуном». Боже, я бы не хотела гнить в больнице, как он.