Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион

— На вас напали неделю назад, а Сергея…

— А Сергея?.. — привстал я.

Женщина задрожала.

— Убили вчера!..

Знаете, не скажу, что слова эти прозвучали как гром среди ясного неба, — посудите сами, что я мог в первую очередь подумать, когда услышал, что Серёга умер? Что он тихо угас в собственной постели от геморроя? Подозрение зашевелилось с самого начала — но лишь зашевелилось, не оформившись до конца в более-менее ощутимые мысли и образы. Теперь оформилось всё. До конца.

Внезапно Маргарита поднялась и быстро пошла к двери. От неожиданности я на какое-то время замешкался, не зная, что делать, — тоже идти или оставаться здесь. Однако, на мгновение замерев у порога, хозяйка дома обернулась и метнула в меня просто-таки испепеляющий взгляд:

— Ждете особого приглашения?

— Извините, — вздохнул я и пошел за ней.

Я шел и думал о том, что, кажется, здорово не в своей тарелке. Нет, не должен, не должен, не имею я права раскисать! Смерть Сергея — это полный аут. Весть о том, что его убили, тоже радости не прибавляет. Ну и, чего греха таить, встреча с этой Маргаритой также не последнее звено в цепи событий, едва не лишивших меня сейчас всякого присутствия духа.

Причем, чувства она вызывала во мне самые противоречивые. Во-первых, она — жена… то есть, вдова Сергея. Во-вторых — весьма своенравная и самодовольная особа. В-третьих — просто странная, действительно странная… но, чёрт возьми! — в то же время такая притягательная и, ей-богу, потрясающая женщина. А тут еще, словно нарочно, мы начали подниматься по лестнице на второй этаж, и она шла впереди, да в таком умопомрачительно коротком платье!..

Я едва не застонал и не выругался вслух — не могла по случаю траура надеть что-нибудь поприличнее! Эти длинные ноги, эти, простите за натурализм, округлые бедра…

По-моему, в некий момент я даже засопел и замотал башкой как баран — но тщетно: недостойнейшие мысли и скабрезнейшие видения упорно лезли в мою бедную голову. Но ура! — треклятая лестница кончилась. И я немного воспрял духом.

Однако от Маргариты, похоже, не укрылось мое утробное сопение по дороге: вдруг остановившись, она бесстрастно произнесла:

— Прошу извинить, но мои остальные черные платья еще короче.

— Ну что вы, что вы… Какие могут быть извинения!.. — залепетал я, вытирая платком ледяной пот со лба. — Не понимаю, о чем вы…

Зато она прекрасно все понимала. В том числе и то, что я понимал, что она понимает, что я понимаю… Но развивать эту скользкую тему Маргарита не стала — круто повернулась и пошла дальше по коридору. Я, естественно, за ней.

Там, как и внизу, тоже был целый ряд дверей, и у одной из них она остановилась так резко, точно наткнулась своим греческим лбом на пуленепробиваемое стекло. Остановилась и опять уставилась на меня каким-то рассеянным взглядом.

Непонятное молчание затягивалось, и я деликатно кашлянул, а потом тихо сказал:

— Слушайте, вы, по-видимому…

Но договорить мне Маргарита не дала. Внезапно она вцепилась в мою руку как сумасшедшая, в горле ее вдруг что-то заклокотало, забулькало, и, будто сомнамбула, она чужим, неестественным голосом выдавила:

— Он… он там…

Я уточнил, показав на ближайшую из дверей:

— Там?

— Д-да…

— Хорошо, — кивнул я как дурак (чего же, скажите на милость, было в этом хорошего?). И глубоко выдохнул, точно перед прыжком: — Вы со мной?

Она мелко затрясла головой:

— Нет-нет, не могу! Второй раз я этого не перенесу!

— Ладно… — И тут я вдруг почувствовал, как волосы в самом прямом смысле буквально зашевелились у меня на голове. Не от того, что там был труп, нет. От того, что там был труп моего друга. Моего самого старого, убитого какими-то сволочами друга…

От злости и бессилия я скрипнул зубами и решительно толкнул дверь.

В полумраке от темно-фиолетовых занавешенных штор спальни на кровати лежал Серый…

…На кровати лежал Серый.

Вернее, уже не Серый, а н е ч т о, ужасное и молчаливое, — давно остывший труп с перекошенным то ли от боли, то ли от страха, а может, и от того и другого вместе, восковым лицом…

Верите, если и было мне когда в жизни так же тошно, то я этого не припомню, а я… Я видел за долгие годы достаточно смертей — и друзей, и врагов, — но ни одна, ни одна не потрясла меня так, как эта. Глядя в до жути знакомое, но и уже совсем чужое лицо, лицо человека ушедшего, ушедшего навсегда, я стоял и бессильно сжимал кулаки, переполняясь отчаяньем, злобой и ненавистью.