Владимир Кашин - Тени над Латорицей (Справедливость - мое ремесло - 3)

Особенно донимает мысль, что он, Павел Онищенко, не очень-то и нужен в этом пограничном полувенгерском селе, что здесь и без него могли бы обойтись. Накануне он внимательно слушал рассказ замполита Арутюнова о дружбе социалистических стран, о славных венгерских ребятах, которые несут службу по ту сторону границы, и мирной политике Советского правительства и о смягчении международного климата. Да и солдаты, которые заканчивали службу, рассказывали, что на заставе давно уже не было серьезных нарушений границы. Разве только заблудится какой-нибудь пьянчужка из чужого села, или попытается кум сходить к куме на венгерскую сторону, или какая-нибудь обнаглевшая спекулянтка задумает пробраться к соседям за знаменитой колбасой "салями".

Сам Павел не смог бы толком объяснить, почему так нелегко началась его служба и вообще что с ним происходит. А вот сержант Пименов, который успевал следить не только за обстановкой на границе, но и за своим товарищем, уже понял, в чем его беда: не возникло еще у молодого солдата чувства ответственности, не появилось еще то высокое, вдохновляющее состояние души, то облагораживающее настроение, которое возникает при мысли, что за твоей спиной - Родина и тебе, именно тебе, а не кому-то другому доверено ее спокойствие, ее мирная жизнь. Это чувство, свойственное всем воинам Советской Армии, особенно сильно и остро у пограничников.

Какая-то большая птица сорвалась с дерева и, чуть не задев голову Павла, медленно и тяжело пролетела над ним в темноту. Павел испуганно отшатнулся, едва не нажав на спусковой крючок автомата.

- Фазан, - тихо произнес Пименов. - Тебя ведь инструктировали. Развелось их видимо-невидимо. Как в заповеднике. Да и собак еще полно. Диких. Когда окончилась война и восстановили границу, по лесам много собак бегало. Здесь, рядом, Тисса, в нескольких километрах отсюда и Латорица. Как раз на стыке границ и расходятся две реки: Тисса - в Венгрию, Латорица - в Чехословакию. Так вот эти бездомные собаки между двумя границами и застряли, постепенно одичали, размножились - это уже не первое поколение. За дичью охотятся, сусликов ловят, мышей. А неподалеку свалка мясокомбината. Ночами там собаки бродячие между собой грызутся. Засядешь в секрет, а они как начнут на тебя из кустов лаять - беда...

- Беда, - согласился Павел, думая о своем: "Понадобилось же судьбе-злодейке загнать меня на целых два года в этот заповедник с непугаными птицами, нетоптаными травами и одичавшими собаками!.." И неожиданно для самого себя он громко рассмеялся.

Смех среди ночной тишины, в дозоре, так удивил сержанта, да и самого Павла, что оба остановились и посмотрели друг на друга.

- Ты что?! - опомнившись, проворчал Пименов. Он даже хотел было дабавить: "Нашел время и место хохотать!", но, взглянув в освещенное луной, зачарованное лицо Онищенко, почему-то вспомнил свой собственный первый выход на границу, первое свое ночное дежурство и вдруг отметил про себя, что у этого вяловатого солдата симпатичное лицо.

- Ну ладно... В конце концов, это лучше, чем все время тосковать.

Сержант посмотрел на часы со светящимся циферблатом - по местному времени был час ночи, и они двинулись дальше по тропинке, проложенной рядом с контрольной полосой: сержант Пименов - впереди, рядовой Онищенко за ним.

...В ближайшем селе часы показали четверть второго, а на заставе два часа.

Было тихо. Было спокойно. Казалось, в такой тишине не может произойти ничего плохого. Но это только казалось...

2

Группа венгерских туристов состояла из семнадцати человек. Пока для них готовили номера, туристы ужинали в ресторане на первом этаже.

В зале, отведенном для иностранных гостей, посетителей было мало. За третьим от входа столиком сидел щеголевато одетый пожилой мужчина с усталым лицом. Он ничего не ел.

За тем же столиком женщина из туристической группы как бы нехотя ковыряла жареную картошку, безо всякого аппетита жевала ее, запивая минеральной водой, и рассматривала зал.

- Как хорошо, что нет этой оглушительной музыки, - сказала она соседу. - И не слишком яркий свет.

Мужчина промолчал.

- Что с вами, Имре? - спросила женщина. - До сих пор болят зубы?

- Невыносимо, - проворчал тот. - Я, пожалуй, пойду к себе. Извините, Тереза, но меня все сейчас раздражает.

Шумно отодвинув кресло, он поднялся и подошел к переводчику. Что-то тихо сказал ему, взял ключ от номера и вышел.

Утром следующего дня ровно в девять туристы должны были по заранее предусмотренному маршруту уехать в Киев.