Юрий Кургузов - Возвращение Скорпиона

Она тряхнула черной гривой:

— Конечно, уеду. Что мне теперь здесь делать? Всё, что хотела, я… сделала.

— Или — не сделала, — вздохнул я.

Лариса кивнула:

— Или не сделала. Ну и ладно. — Помолчала. — А… ты?

Я удивился:

— А мне-то какого оставаться? Уезжаю.

— Один?

— Не знаю. — Хотя, разумеется, прекрасно знал.

— Ну, всё, — шевельнула она губами. — Пошла…

— Ага, — пробормотал я. — Иди, конечно, иди. Только… Знаешь, положи там от меня цветы на могилу Бригадира и… прости. Еще раз прости — просто не было у меня тогда выбора.

Лариса вздохнула:

— Я поняла. Теперь-то я всё поняла… — И вдруг неловко ткнулась губами мне в щеку и быстро пошла к двери. А у порога на секунду остановилась: — Будешь в наших краях — загляни. — Грустно улыбнулась: — Адрес помнишь?

Я покраснел:

— Помню. Загляну…

И мы остались втроем. Кузнец с Профессором все еще курили у окна: их миссия надзора, надсмотра и охраны завершилась.

Как, впрочем, и моя тоже.

А все-таки жаль.

Это я про свою м и с с и ю…

Пока Кузнец разглядывал кинжал, я тронул Профессора за рукав:

— Выдь на час.

Его брови поползли вверх:

— Это куда еще?

— А на двор.

Зачем, он не поинтересовался, и мы вышли на крыльцо. Двор был пуст… за одним маленьким исключением: возле калитки внучка Паука обнималась с Джоном. "Натали" гладила его по еще окровавленной морде, а мой-то дурак радовался, скакал и весь аж сиял, бедняга, от такой нежданно-счастливой встречи.

Я свистнул, и Джон, после некоторого колебания, понесся ко мне лошадиным галопом. А она… Она осталась стоять у забора и теперь очень внимательно смотрела на меня.

Ну, я тоже секунд пять внимательно посмотрел на нее. Да, секунд пять, не более — пока не подлетел Джон. А когда подлетел, я спустился с крыльца и, уже не оборачиваясь, зашагал к бассейну. Джон — впереди меня, Профессор — следом. Это я своим чутким ухом слышал прекрасно.

У края бассейна я опустился на колени и, схватив пса за ошейник, ткнул его мордой в воду. Джон зафыркал, закорячился, но я был неколебим — принялся отмывать его собачью физиономию от крови Кота. Прозрачная дотоле вода побурела, помутнела, однако на это мне было абсолютно наплевать — сменят.

Наконец я отпустил Джона, и тот сразу же стал отряхиваться, а я полез за сигаретами. Закурил, выпустил дым…

— Эй, ты, кажется, хотел что-то спросить? — раздался за спиной ровный и бесстрастный голос Профессора.

Я обернулся:

— Кажется.

— Ну так спрашивай.

— Ага, — сказал я, — спрашиваю. Почему ты убил Кота?

Не лицо, а прямо железная маска.

— Не понял.

Я пожал плечами:

— А что тут непонятного? Я говорю — зачем ты убил Кота?

Маска прищурилась:

— Это шутка или у тебя жар?

Я вздохнул:

— Температура в норме и никаких шуток. Шутками, брат, здесь и не пахнет.

Профессор кривовато усмехнулся:

— А мне-то пригрезилось — Кота задрали собаки. Одна из которых, кстати, твоя. Или я что-то путаю?

Я тоже кривовато усмехнулся:

— Да нет, к великому сожалению, не путаешь, но… Но — п о ч е м у его задрали собаки, одна из которых, как ты метко выразился, кстати, моя?

Он выудил из кармана "Винстон".

— Ну, во-первых, потому, что он выпрыгнул в окно.

— А п о ч е м у он выпрыгнул в окно?

Профессор чиркнул зажигалкой.

— Да потому, что оказался рядом.

— А п о ч е м у он оказался рядом?..

Один из лучших моих друзей смотрел на меня сейчас таким взглядом, что мне сделалось не по себе. Но я уже закусил удила.

— Он потому оказался рядом с окном, он потому выпрыгнул в окно и потому его разорвали собаки, что ты — именно ты! — специально ударил его таким образом, что он буквально уперся носом в стекло! — выпалил я. — Ты подсказал Коту путь, как он думал, к свободе, зная, что двор охраняют — именно охраняют, а не просто гуляют там — собаки. И ты знал, что со связанными руками Коту от них живым не уйти! Ну а уж когда в прямом смысле слова заткнул мне рот, помешав отозвать хотя бы Джона… Прости, тут и кретину всё станет ясно. Вот потому-то я и спрашиваю: Саня, почему ты это сделал? Зачем убил Кота? Ведь он был уже не опасен…

Профессор молчал.

Курил и молчал.

А я вдруг сказал:

— Выходит, не Кот, а ты заварил всю эту кашу?

Он вздрогнул:

— Совсем рехнулся?!

— Но тогда — почему? Ведь со смертью Кота навеки ушло кое-что, чего я теперь никогда не узнаю. Прости, но что остается думать? Только что организатор этого дела передо мной.