Виктор Пронин - Божья кара

– И какие же я следы оставил? – Парень наконец распрямился и в упор посмотрел на Свету.

– Оставил, дорогуша. Следы всегда остаются.

– Света, сделанного не вернешь, но я не вру... Говорю же – провал в памяти.

– И что из этого следует? Провал у тебя случился в одном месте, писька наслаждения потребовала, крови захотелось детской... И что из всего этого следует?

Парень долго молчал, хотел было закурить, но спрятал сигареты и, поставив локти на колени, опять уставился в просвет между киосками.

– Ну не такая я уж сволочь! Может, больной? – В его голосе прозвучало нечто вроде надежды.

– А какая разница? Больной ты или здоровенький? В любом случае тебя уничтожать надо. А может, за тобой давно след тянется из трупиков, ножом исполосованных? Может, тебя по всей стране ищут? А ты тут на солнышке маешься – а может, я больной, а может, я не сволочь... А одежку окровавленную сжег. Значит, все понимаешь. Значит, и провалы у тебя как раз там случаются, где опасность светит.

Света поднялась со скамейки, уже собираясь уйти, но парень успел схватить ее за руку.

– Подожди. Я еще кое-что хочу сказать... Сядь.

Света села.

– Ты должна знать... Нам с тобой не разъехаться... Я всегда буду с тобой, хочешь ты того или нет. Я от тебя не отстану.

– И будешь время от времени приходить ко мне с окровавленным членом? Отмываться будешь приходить? Трусишки твои я должна буду застирывать? Да? Кровь засохшую я буду из-под твоих ногтей выскребать, да?! Хочешь, скажу... Я тебя собственными руками удавлю.

– Ладно... Разберемся... Это хахаль твой старый приехал? В поселке поговаривают, дочки твоей отец?

– Ну? Ты что-то сказать хотел?

– Передай ему – пусть не возникает. Не надо ему возникать. И сама тоже...

– Что тоже? Заткнуться?

– Вроде того. Я сказал то, что хотел. Правду сказал. Повинился, как мог. Но голову в петлю совать не буду. И постоять за себя еще могу. Если меня до сих пор не взяли, то уже и не возьмут. Нет у них доказательств. И следов не осталось. Я это сделал или кто другой... Проехали. Поняла? Проехали.

– Поняла.

– Тут слухи дошли, что божью кару накликать на меня хочешь? Вот это – пожалуйста. Сколько угодно. Молись по ночам. В церковь можешь сходить разок-другой. Исповедоваться в грехах захочешь, тоже не возражаю. Но со словами осторожней. Пасть свою не раскрывай.

– Неужели порвешь?

– Порву. И ты знаешь, что смогу. И ничто меня не остановит. И это ты знаешь.

– Ты, похоже, выздоравливаешь? Память возвращается? Опять на кровушку потянуло?

– Я все сказал. Живите, плодитесь, размножайтесь. Солнце, воздух и вода к вашим услугам. Но ведите себя прилично. Берегите себя. Вы еще молодые, и ты, и твой хахаль. У вас еще дети могут быть. Хорошенькие.

– А вот это ты напрасно сказал, дерьмо собачье. Тут ты маленько перегнул палку.

– Жизнь покажет, – улыбнулся парень.

– Смерть покажет, – поправила его Света.

Андрей уныло брел вдоль ржавых заборов, исполосовавших парк, как шрамы, нанесенные рукой сильной и безжалостной, брел, словно желая убедиться, что причудливые эти заборы – не лабиринт, сооруженный для потехи разомлевших пляжников, а действительно железная поступь нового времени. Брел, пока не вышел все к тому же раскаленному на солнце бассейну, в котором никто никогда не видел воды – только бутылки, только пакеты, только срамные отходы ночной человечьей жизни.

Впрочем, вода здесь все-таки когда-то была, поскольку камень, торчащий заскорузлым пальцем в небо, был покрыт ржавчиной, какая бывает от неочищенной водопроводной воды – то ли пытались когда-то отмыть камень от плесени, то ли из каких-то щелей били в далеком прошлом жиденькие фонтанные струйки, которые ни с чем пристойным сравнить просто невозможно...

Посидев в тени на скамейке и полюбовавшись на угластую глыбу гранита, с которой у него, как и у многих в Коктебеле, было связано немало счастливых воспоминаний, Андрей двинулся дальше, к узкой калитке, через которую можно было выйти на набережную. Здесь уже шла торговля – раковины, подсвечники, ножи, украшения из камня... Но продавцы, разморенные на полуденном солнце, и к своему товару, и к покупателям были совершенно безразличны.

Литературно-музыкальный салон «Богдан» Славы Ложко располагался, наверно, в лучшем месте Коктебеля – на набережной, на центральной торговой площади, на которую выходила и бывшая писательская столовая. Помещение салона было просторное, но мрачноватое. Впрочем, именно мрачноватость многих как раз и привлекала – здесь можно было укрыться от зноя и полюбоваться видом на Карадаг. Вряд ли еще какое заведение могло похвастаться таким видом. А если вам достанется столик у перил, вообще можете считать себя самым везучим человеком на набережной.