Карина Тихонова - Прогулки с Хальсом

Антон пожал плечами (на фиг Антихристу вода?!) и отстучал ответ. Поздравил барышню с открытием, пожелал ей дальнейших читательских успехов. Адвентисту отвечать не стал, чтобы не провоцировать рецидив нервной болезни. После чего нацепил наушники, включил громкую музыку и погрузился в работу.

Чем бы вы ни занимались — вышиванием, бисероплетением, росписью керамики или бальными танцами, всегда найдется человек, который постарается внушить вам чувство стыда за сделанное. Неодобрение избранного общества — вещь не слишком приятная, но если вы хотите всерьез заниматься делом, ваши дни в избранном обществе можно будет сосчитать по пальцам. Эту простую истину Антон усвоил очень давно и научился вовремя затыкать уши. Возможно, к литературным трудам Антона Азарова привела кривая дорожка, но она уже пройдена и вернуться обратно невозможно.

— Как вы считаете, писателем нужно родиться? — спросила его одна журналистка.

Этот вопрос задавали часто, и у Антона выработалась схема ответа.

Он не верил, что писателем (моряком, физиком, священником) можно родиться. Антон считал, что писателем (моряком, физиком, священником) можно стать лишь в результате сознательных усилий. Конечно, должен быть талант, но талант — это всего лишь тупой нож. Преуспевшего человека отделяет от талантливого тяжелая работа и долгая кропотливая учеба. Тупой нож ничего не разрежет, пока к нему не приложат силу. Чем больше прикладывается сил, тем острее становится нож. Отточив его до блеска, человек превращается в профессионала. Все очень просто. Но это только на первый взгляд.

Чем старше становился Антон, тем отчетливей понимал: с самого детства кто-то начал вести с ним игру «в слова». Иногда игра казалась праздничным фейерверком, иногда оборачивалась ночным кошмаром. А иногда кошмар с фейерверком переплетались так тесно, что отделить одно от другого не удавалось. Антон оглядывался в прошлое и видел туманный ландшафт, поверх которого торчали тупые или острые верхушки воспоминаний.

Самое размытое воспоминание детства было связано со словом «отец». Его Антон помнил смутно, хотя предпочел бы не помнить вообще. Отец работал на заводе и считался высококлассным слесарем, что не мешало ему регулярно напиваться каждый вечер. «Приняв на грудь», он впадал в мрачную нирвану, садился на диван и, не моргая, смотрел на сына. Антон навсегда запомнил отвисшую нижнюю губу, с которой капала слюна, и тускло мерцающий взгляд исподлобья. Все. Ничего другого о своем отце он рассказать не мог. Фотокарточки, хранившиеся в семейном альбоме, Антон рассматривал с недоумением. Они казались ему праздничной декорацией, вроде новогодней елки, увешанной гирляндами цветных лампочек. Человек с отвисшей нижней губой и симпатичный, чисто выбритый мужчина в парадном костюме упорно не желали совмещаться в одно целое.

Рядом со словом «отец» в памяти невольно возникало слово «уложить».

— Отец скоро придет с работы, нужно будет его уложить, — говорила мать соседке, отказываясь от приглашения на чай.

— Погуляй, пока я уложу отца, — говорила она Антону.

— Вчера я не уложила его вовремя, и он проспал, — говорила она по телефону какому-то незнакомому человеку по имени «мастер».

Слово «уложить» ассоциировалось у Антона с борьбой. «Уложили на обе лопатки» — в этом словосочетании было что-то торжествующее и постыдное одновременно. Отец все время оказывался на лопатках, значит, он все время проигрывал. Антон стыдился его и никогда не ставил рядом со словом «отец» слово «любовь».

Вторым значимым словом после «уложить» было слово «доигрался». Антон не понимал, почему мать плачет, произнося это слово. Оно означало безопасность и покой, потому что отец внезапно пропадал из их жизни. Каждый раз Антон надеялся, что отец потерялся окончательно, но он с тупым упорством находил обратную дорогу. Какое-то время после отсутствия отец возвращался домой трезвым, но веселей от этого никому не становилось. Трезвый отец превращался в брюзгу и хама, постоянно ругался с матерью и часто наказывал сына. Потом он снова напивался, и цикл повторялся с неприятной монотонностью: отвисшая нижняя губа, тусклый взгляд исподлобья, «погуляй, пока я уложу отца» и слово «доигрался», произнесенное матерью сквозь слезы.

В шесть лет Антон понял кое-что важное: одно и то же слово может означать разные вещи. Однажды соседка забарабанила в их дверь кулаками вместо того, чтобы позвонить. А когда мать открыла, произнесла знакомое слово: «Доигрался!» На этот раз слово вползло в дом смертоносной зловещей змеей.