Войтех Стеклач - Современный чехословацкий детектив (сборник)

— Ну конечно, не испарилась, — обиженно фыркнула молодая женщина. — Спряталась, вот и все! Не хотела, чтобы. этот бабник таскался за мной! Поняла, что совершила ошибку, и решила от него отделаться. Так поступила бы любая женщина, если бы к ней прицепился мужчина, ну нисколечко не симпатичный.

— Понимаю. — Якуб Калас принял объяснение Алисы. — Хотелось бы только уточнить, где именно вы спрятались.

— Разве это имеет отношение к смерти того человека? Или вы проверяете мое алиби?

— И то, и другое. Дело в том, что я знаю, как погиб Беньямин Крч. Он умер естественной смертью. Да будет вам известно, его никто не убил. Правда, кто-то помог ему сделать последний шаг к могиле. Его ударили по голове — не знаю за что. И сдается, именно вы могли бы мне сказать, что той ночью на самом деле произошло.

— «Что произошло»! Ничего не знаю, товарищ Калас, и для вашего удовольствия не стану выдумывать.

Якуб Калас улыбнулся — добродушно, виновато, как бы извиняясь.

— Вы на меня сердитесь. А зря. Ведь я вас ни в чем не подозреваю. Да и не в чем вас подозревать! Мне только нужно, чтобы вы подтвердили мое предположение.

— Боюсь, ничем не смогу вам помочь, если б и захотела, — сказала Алиса Селецкая.

Старшина пожал плечами, как человек, которому иного не остается.

— Даже такое заявление — уже больше, чем ничего. Но для вас оно может оказаться отягчающим обстоятельством…

Надо заметить, Алиса Селецкая первой потеряла самообладание. Она вспылила:

— Отягчающим обстоятельством? Помилуйте! Мне понятны старания милиции, но зачем так стараетесь вы?! Думаете, вам увеличат пенсию?

— Я стараюсь, потому как знаю о совершенном преступлении и уверен, что вы его покрываете.

Алиса выпрямилась. Теперь она стояла перед Каласом во всей своей красе. «Хороша девочка», — подумал старшина, и как-то тошно ему стало говорить с ней о таких неприятных вещах.

— Закончим этот мучительный разговор, — предложила, точнее, приказала Алиса Селецкая.

— Как угодно. Однако вы наверняка знаете, что есть человек, который в ту ночь видел достаточно, чтобы выступить в роли свидетеля. Ему известно, что там произошло. Не у Крча. В соседнем с ним доме. — Калас встал. — Спасибо за кофе. Надеюсь пригласить вас в ближайшее время в какое-нибудь модерновое кафе. Мое почтение!

Он вежливо поклонился. Забавлял ли его этот убогий театр? Нет, не забавлял. Алиса Селецкая вдруг улыбнулась и жестом пригласила его остаться. Калас не сразу понял причину мгновенной перемены, но подчинился.

— Занятный вы человек, пан Калас, — сказала Алиса. — Признаюсь, когда я видела вас в городе в милицейской форме, вы были мне несимпатичны, как и все блюстители порядка. У нашего поколения врожденная неприязнь к форменной одежде и дубинкам. Но теперь вижу, что в штатском вы довольно интересная личность.

— Оттого, что я снял форму, я еще не перестал быть милиционером, — сухо ответил Калас.

Молодая женщина не изменила тона, она вновь была в своей стихии, как актер, играющий роль, близкую его натуре.

— Тогда должна признать, что и среди милиционеров бывают интересные и приятные люди.

— Не понимаю, с чего это вас вдруг потянуло на комплименты, такие неожиданные и откровенные.

— Ах, пан Калас, с какой стати мне говорить вам комплименты? Просто вы меня заинтересовали. Вижу, человек незаурядный, вот и решила помочь.

— Буду вам благодарен, но при одном условии: если услышу от вас правду.

— А что такое правда? Можно ли считать правдой голые факты? Или они становятся правдой только потом, когда мы подберем к ним оценку?

— О, да вы еще и философствовать умеете!

— Я и впрямь немного училась, пан Калас. И люблю размышлять. Чего только люди обо мне не говорят, но мало кто меня знает. Ведь жить — это не только подчиняться условностям, взглядам большинства, уважать законы, бояться милиции. Жить — это еще и иметь собственные взгляды, и право их защищать. Иметь собственный жизненный стиль и, если хотите, собственную мораль! Почему это я должна считать, что моя мораль хуже, чем мораль тех, кто так охотно меня порицает? Только потому, что я не такая, как они? Что не прилаживаюсь к ним?

— Ну хорошо, допустим, вы правы, и все обстоит именно так, как вы говорите, допустим, вы меня убедили и я скажу: согласен. Но как быть, если ваша «собственная мораль» окажется в противоречии с законом? В однозначном противоречии?

— А что такое «однозначное противоречие»? Есть ли вообще в жизни что-нибудь однозначное? — Алиса Селец-кая испытующе посмотрела на Каласа. — У меня нет ощущения, что мои поступки хоть в чем-то противоречат закону, но даже если так… Отчего бы не сделать вывод, что плох закон? Кто может поручиться, что закон совершенен? Это, естественно, вас не интересует. Зачем вам интересоваться вещами, о которых нужно размышлять? И вообще, зачем вы тут толкуете о том, что касается не меня, а этого пьяницы?…