Вернер Штайнберг - Современный детектив ГДР

Детей у них не было.

Хотя они никогда не ссорились, оба чувствовали пустоту, в которой проходили их дни и недели, оба опасались, что придет час и окажется, что вся их жизнь уже растрачена. Чтобы избавиться от этого ощущения, доктор Маран еще больше погружался в работу, еще чаще и дольше, чем прежде, совещался со своим консультантом по налоговым делам. Словно предприниматель, он усматривал рост своего собственного значения в росте доходов от своей практики. А жену его охватила мания приобретательства: она покупала всяческие модные вещи для себя и для дома и без раздумья выбрасывала их, как только находила еще более модные. Впрочем, в какой-то степени бесполезная эта деятельность оправдывалась: гостями дома бывали влиятельнейшие пациенты и авторитетнейшие коллеги с женами и успех, представленный столь наглядно, сказывался на новых успехах Марана, чья — не вполне заслуженная — слава доставляла ему платежеспособных пациентов.

Так продолжалось бы, возможно, до бесконечности, ибо Маран уже подумывал о частной клинике в импозантном Бернеке, вернее, где-нибудь в его окрестностях. Сообщение с ними благодаря автостраде было удобное, и он мог рассчитывать на хорошую практику. Так, пожалуй, и вышло бы, не появись в этих краях Брумерус.

Он сидел тогда за столиком, который Маран заказал для себя и жены. Когда официант провел их туда, у Марана испортилось настроение, но Брумерус выразил готовность ретироваться с такой светской любезностью, что врачу ничего не оставалось, как настоять на участии Брумеруса в их маленьком пиршестве.

И вскоре испорченного настроения как не бывало: Брумерус оказался блестящим собеседником с неистощимым запасом веселых анекдотов.

Он был примерно одного возраста с доктором Мараном; но врач отличался худобой, сутулился при ходьбе, и у него было узкое лицо интеллигента, тогда как Брумерус, несмотря на высокий рост, производил впечатление мужчины грузного. У него были прилизанные, зачесанные назад волосы, серые острые глаза, слегка нависающие, почти лохматые брови, одутловатые щеки, прямой тупой нос и рот, по нижней губе которого можно было определить, что этот человек умеет наслаждаться. Руки его никак нельзя было назвать изящными, но даже в них молодая женщина нашла что-то привлекательное, они казались ей на редкость ухоженными.

В тот вечер Брумерус был так обаятелен, что Маран забыл о своем неудовольствии. К тому же Брумерус оказывал молодой женщине столько рыцарских любезностей, что вскоре между ним и Мараном началось молчаливое соревнование, которым Маргит Маран была очень довольна. Такое двойное поклонение превращало их игру вдвоем в игру втроем, на первых порах, во всяком случае, только в игру, в светскую игру, из которой можно в любую минуту выйти, как только она утомит или надоест.

Когда выяснилось, что Брумерус снял в Бернеке дачу, где сейчас и живет, когда Мараны нашли в нем, так сказать, соседа, неравнодушного, как и они, к суровой красоте здешней природы, а беседа приняла более личный, почти дружеский тон, и само собой получилось, что они поднялись вместе, чтобы поехать по шоссе в Бернек.

Перед ресторанчиком произошел тогда еще один маленький эпизод. У Брумеруса была «боргвард изабелла». С тех пор как этот автомобиль появился в продаже, Маргит Маран страстно мечтала его иметь. Это была новейшая модель машины — как раз подстать ей, молодой. И даже мотор, раскритикованный в технической периодике, ее привлекал: чувствительный мотор для чувствительной молодой женщины, такое стоило испытать. Но ее желание вызывало у мужа только улыбку; он ей не уступал. Он любил свой желтый «опель», приятный цвет которого он выбрал одним из первых, и, даже перемени он модель, он остался бы верен и цвету, и своему смирному «опелю».

Само собой вышло, что Брумерус пригласил молодую женщину как бы на пробную поездку, и Маран добродушно примирился с тем, что она немножко подразнила его этим приглашением.

Лишь на автостраде, когда «изабелла», медленно приблизившись к его «опелю» сзади, перегнала его и он увидел, как жена весело машет ему рукой, Маран стал злиться. Это была легкая злость, которая сразу прошла, когда жена встретила его смехом в их маленькой вилле.

Может быть, в тот вечер она и сама не знала, что началось это тогда; но началось это тогда. А сейчас ее муж, неподвижно стоя в дверях, сказал:

— Да, Брумерус мертв. Я застрелил его.

Маргит Маран не только почувствовала, что побледнела, она почувствовала озноб. И через силу выговорила: