Сэм Борн - Последний завет

— Кто это? Худа?

Ответа не последовало. Видимо, просто ветер. Надо бы закрыть яму тентом и прибить колышки, а то до утра все засыплет песком. Едва Ахмад успел подумать об этом, как до него вновь донесся звук — звук шагов, его ни с чем нельзя было перепутать. Он резко повернулся и увидел приближавшихся к нему двух мужчин. Лица их закрывали зловещего вида черные капюшоны. Тот, что был повыше, почти театрально прижал указательный палец к губам, давая тем самым знак Ахмаду хранить молчание.

— Кто вы?.. — растерянно обратился к непрошеным гостям ученый.

— Пойдем с нами, — отозвался высокий. У него было странное произношение. — Быстро.

И тут Ахмад увидел, как прямо в лицо ему направили вороненый ствол пистолета.

Американское консульство, Иерусалим, вторник, 14:14

— По нашим данным, изрешеченное пулями тело было доставлено двумя неизвестными на главную площадь Рамаллы и выставлено на всеобщее обозрение в десять сорок пять по местному времени. Ровно через четверть часа труп увезли в неизвестном направлении все те же люди.

— Казнь предателя?

— Абсолютно точно. — Местный представитель ЦРУ обращался, казалось, единственно к Мэгги, как к новенькой в классе, однако на самом деле его информация предназначалась всем. — Действительно, это смахивает на традиционный обряд посмертного глумления над трупом изменника палестинского народа, уличенного в связях с израильской разведкой. Вот именно так поступают с теми, кто выдает евреям информацию о местонахождении арабских террористов, находящихся в розыске, или предупреждает о готовящихся взрывах.

— А что говорят сами израильтяне? — Вопрос прозвучал из телефонного аппарата, включенного на громкую связь и установленного в самом центре полированного стола. Это был голос государственного секретаря Соединенных Штатов, который находился сейчас в Вашингтоне, а в качестве посредника на мирные переговоры в Иерусалиме отправил своего зама. Это был дальновидный шаг — ведь сейчас никто не мог поручиться за то, что переговоры увенчаются успехом. А если они провалятся в присутствии госсекретаря, это будет расценено как официальная дипломатическая неудача США.

— Пока, собственно, ничего. В одном из интервью какой-то чиновник не очень высокого ранга, давая свой комментарий относительно случившегося, сообщил, что палестинцы по-прежнему практикуют «средневековую жестокость» в отношении собственных же соотечественников. Но официальный Тель-Авив никаких комментариев пока не давал. Думаю, они не станут вмешиваться в это дело…

— Как вы думаете, это происшествие может послужить причиной срыва переговоров?

— Вряд ли, сэр.

— А если кому-то нужен всего лишь предлог?

— Пока нет никаких признаков этого, сэр, — вставил заместитель госсекретаря, подавшийся, чтобы его было слышно, к самому телефону. — Переговоры протекают нелегко, но никто пока с них не уходит.

— Мы по-прежнему застряли на вопросе о беженцах?

— И на вопросе о судьбе Иерусалима, сэр.

— Помните, это не может продолжаться вечно. Сами знаете, что стоит лишь остановиться на чем-нибудь, и потом уже никогда не сдвинешься с места.

— Верно подмечено, — громко проговорил Брюс Миллер, официально занимавший пост советника президента по политическим вопросам. Однако все отлично знали, что он является его личным другом и наперсником еще с тех времен, когда президент был всего лишь генеральным прокурором Джорджии — двадцать лет назад. Они проводили друг с другом времени больше, чем каждый из них в отдельности с собственной женой. И сам факт его присутствия в Иерусалиме красноречиво свидетельствовал о том, что мирный процесс на Ближнем Востоке входит в сферу первоочередных интересов американской администрации.

— Привет, Брюс, — скрипнул динамик телефона.

Мэгги машинально отметила, как потеплел голос госсекретаря, находившегося по ту сторону Атлантики.

— Я с вами согласен, господин госсекретарь, — продолжил свою мысль Миллер.

Его голос был отягощен южным произношением, от которого тот даже не делал попыток избавиться. Про таких, как Миллер, говорили: «У него во рту каша». Он никогда не расставался с противоникотиновой жевательной резинкой «Никоретте». Курить Миллер бросил давным-давно, но от «Никоретте» отказаться уже не мог. Это была его новая зависимость.

— Большинство из вопросов, обсуждаемых на этих переговорах, остаются открытыми в течение последних шестидесяти лет. Не пора ли в самом деле прикрыть эту лавочку?