Энн Перри - Чужое лицо

— Здесь все показания свидетелей, сэр. Боюсь, правда, что проку от них будет маловато.

Монк сказал первое, что пришло на ум:

— Вы присутствовали, когда мистер Лэмб снимал эти показания?

— Да, сэр, если не считать показаний метельщика. Я в то время разыскивал кучера.

— Кучера? — На секунду у Монка появилась надежда, что кто-то все-таки видел убийцу, если тот воспользовался кебом. Но надежда умерла так же быстро, как и возникла. Вряд ли расследование бы так затянулось, если бы полиции была известна внешность убийцы. Кроме того, в манере, с которой Ранкорн вручил Монку это дело, сквозило какое-то извращенное удовольствие.

— Кучера, доставившего майора Грея домой, сэр, — пояснил Ивэн, как бы извиняясь.

— О! — Монк чуть было не спросил, есть ли что-нибудь ценное в показаниях этого человека, но сообразил, что все бумаги — перед ним. Он взял первый лист и стал читать. Ивэн молча ждал, когда он закончит.

Аккуратным, разборчивым почерком в верхней части листа было выведено:

«Показания Мэри-Энн Браун, уличной торговки шнурками и лентами».

Грамматику, как и некоторые ошибки произношения, мистер Лэмб, надо полагать, исправлял в процессе записи, и все равно в показаниях свидетельницы ясно был различим уличный говорок.

«Стояла я, где всегда, на Даути-стрит, неподалеку от Мекленбург-сквер на углу, там такие леди живут, что им завсегда нужны ленты, шнурки и все прочее».

Вопрос мистера Лэмба: «Следовательно, вы находились там около шести часов вечера?»

«Да, верно, так, только я за временем-то особенно не слежу, часов у меня нету. Но как тот джентльмен, которого убили, приехал, я видела. Вот ужас-то, уже и благородным спасения нет!»

«Вы видели майора Грея?»

«Да, сэр. Приехал — весь такой счастливый, шикарный».

«Он был один?»

«Да, сэр, один».

«Он сразу вошел в дом, после того как расплатился с кучером?»

«Да, сэр, так сразу и вошел».

«В какое время вы покинули Мекленбург-сквер?»

«Точно не скажу, не знаю. Но я слыхала, как на Сент-Марке колокол пробил четверть, а потом ушла». «Домой?»

«Да, сэр».

«И далеко вам до дома от Мекленбург-сквер?»

«Да около мили».

«Где вы живете?»

«За Пентонвилл-роуд, сэр».

«Полчаса ходьбы?»

«Господь с вами, нет, сэр, четверть часа от силы. Я вся промокла на углу. Кроме того, час поздний, девушку могут неправильно понять…»

«Конечно. Значит, вы покинули Мекленбург-сквер около семи часов вечера?»

«Примерно так».

«Видели вы еще кого-нибудь входящим в дом номер шесть после майора Грея?»

«Да, сэр, был еще один джентльмен в черном пальто с большим меховым воротником».

Далее в скобках было помечено, что имелся в виду один из жильцов дома, лицо вне подозрений.

Внизу тем же аккуратным почерком было выведено имя Мэри-Энн Браун, рядом вместо подписи красовался корявый крест.

Монк отложил лист. Пожалуй, показания свидетельницы и впрямь ценности не представляли. Вряд ли Джосселин Грей вошел в дом почти одновременно с убийцей. Однако преступление было совершено в июле, когда до девяти вечера еще светло. Злоумышленник, решаясь на убийство или грабеж, разумеется, не захочет, чтобы его видели рядом с будущей жертвой.

Ивэн стоял у окна и молча наблюдал за Монком, не обращая внимания на уличный гомон, вопли кучеров, крики торговцев, визг и грохот колес.

Монк взял следующий лист. Это были показания Альфреда Крессента, одиннадцатилетнего мальчика, подметавшего мостовую на углу Мекленбург-сквер и Даути-стрит.

Его рассказ мало чем отличался от предыдущего. Разница заключалась лишь в том, что свидетель покинул Даути-стрит на полчаса позже, чем продавщица лент.

Кучер утверждал, что Грей нанял его возле офицерского клуба около шести часов и сразу велел ехать на Мекленбург-сквер. Седок оказался неразговорчивым; обронил лишь несколько слов относительно погоды, которая тогда и впрямь стояла скверная, да пожелал, расплачиваясь, доброй ночи. Никаких подозрительных личностей в окрестностях Гилфорд-стрит или Мекленбург-сквер свидетель не заметил — лишь нескольких мужчин невзрачной внешности, которые могли быть как мелкими клерками, возвращающимися домой после изнурительного рабочего дня, так и карманниками, выслеживающими очередного простака. Показания его также мало что могли дать следствию.

Монк присоединил лист к первым двум и, подняв глаза, заметил, что Ивэн по-прежнему глядит на него с мягкой извиняющейся улыбкой. Монку нравился этот молодой человек, а впрочем, возможно, ему просто не хватало человеческой поддержки, более глубокой, чем «христианский долг» миссис Уорли. Дружил ли Монк с кем-нибудь? Если да, то где его друзья? Почему никто даже не заглянул к нему по возвращении? Ведь он и писем ни от кого не получал… Ответ был очевиден и неприятен: Монк не дружил ни с кем. Умный, честолюбивый сыщик, ни к кому никогда не обращавшийся за помощью. Вот и теперь он не имел права выказать свою слабость перед Ивэном.