Тимоти Уилльямз: Черный Август

– Вы видели сестру?

– Марию-Кристину? – Боатти кивнул. – Несколько раз. Я отвозил Розанну в Гарласко.

– Мария-Кристина может покидать санаторий?

– Кажется, она даже работает неполный рабочий день где-то в Гарласко. Они с Розанной выбирались в Фоджу. А потом были в Ливорно. Розанна к ней прекрасно относилась. – Боатти пожал плечами. – Она была по-настоящему доброй. И тем не менее…

– И тем не менее?

Боатти поднялся со стула и со стаканом вина в руке снова подошел к окну. Он смотрел через площадь на темные очертания собора св. Теодоро.

Тротти и Пизанелли хранили молчание.

– Пожалуй, Мария-Кристина была единственным человеком, кого Розанна могла бы ненавидеть.

7 августа, вторник

Когда Тротти попал наконец домой, было около пяти часов утра. Он посмотрел, как исчезают в ночи огни автомобиля Пизанелли, и стал подниматься по лестнице. Нужно бы полить герани в горшках. Повозившись с ключами, он вошел в пустой дом.

Он снял ботинки, бросил куртку на спинку стула и направился в ванную. Тротти шумно плескался под душем, и брызги воды летели на полиэтиленовую занавеску.

Там, где от сырости в ней завелся грибок, образовались темные пятна. Не мешало бы почистить и стены душевой.

«Слишком много мертвецов».

Тротти завернул кран горячей воды. По волосам на лицо потекла холодная вода. Выйдя из душевой, Тротти поглядел на себя в зеркало. «Ты старик, Пьеро Тротти, – сказал он себе мысленно. – Пора тебе на пенсию».

Когда Тротти обертывал вокруг пояса полотенце, зазвонил телефон.

Прежде чем снять трубку, он посмотрел на часы.

– Пьеро? – спросил женский голос.

Рука у Тротти слегка дрогнула:

– Кто говорит?

– Я начала тебе звонить, когда еще не было двенадцати.

– Это ты, Пьоппи? – спросил Тротти и сдвинул брови. – Как ты там? Как ты себя чувствуешь?

– Я звоню с вокзала. Мне некуда деваться.

Долгое молчание. Тротти чувствовал, как с его ног на пол стекает вода.

– Я просил тебя не звонить мне, Ева.

Голос с латиноамериканским акцентом то и дело путал «б» и «в».

– Мне нужно тебя видеть.

– Нет.

– Мне нужна твоя помощь.

– Я не могу помочь тебе, Ева. Ты должна сама помочь себе.

– Клянусь, я пробовала. – Колебание. – Пожалуйста, Пьеро.

– Давай оставим.

В трубке надолго замолчали. Шипение на телефонной линии и слабые отзвуки суеты на железнодорожном вокзале.

– Ну пожалуйста. Пьеро. У меня больше никого нет. Один ты. Ты всегда был добрым. – Голос прервался. – Пожалуйста.

– Что – пожалуйста? Я – старик.

– Я хочу домой.

Тротти глянул вниз на лужи вокруг ступней.

– Пожалуйста, Пьеро.

Он вздохнул:

– О Господи!

– Пожалуйста! – по-детски заканючил голос.

Тротти колебался.

– Раньше ты мне помогал.

Еще один вздох:

– Тебе лучше взять такси.

– Я все деньги потратила на билет на поезд.

– Заплачу таксисту, когда приедешь. – Злой на себя за слабохарактерность, Тротти опустил трубку.

За шторами угадывался рассвет.

– Похоже, вы перешли на весьма гибкий график работы, комиссар Тротти.

После ремонта квестуры над письменным столом Тротти повесили часы в современном стиле.

– Боюсь, немного опоздал. – Было десять минут одиннадцатого.

– Я не в упрек.

– Лег спать только в шестом часу.

Начальник квестуры понимающе улыбнулся:

– В вашем возрасте, безусловно, толк в развлечениях знают.

– Я вел расследование.

– У вас мешки под глазами.

– Не больше чем обычно.

Помолчав, начальник квестуры спросил:

– Убийство на Сан-Теодоро, Пьеро?

Тротти не ответил. Он устал, и под языком у него свербило.

– Меренда уже доложил мне об этой Беллони. – Начальник квестуры поднял руку. – Дело я целиком передал в отдел по расследованию убийств.

– Рад об этом услышать.

– Меренда сидел на Сан-Теодоро допоздна. А в восемь утра был на работе.

– Комиссар Меренда – человек молодой.

– А что, возраст чувствуется? – За улыбкой начальника блеснуло лезвие власти. Начальник квестуры был из Фриули. Те долгие годы, что он прожил в долине По, на его акценте никак не отразились.

– Возраст, господин начальник?

– Маленькая шутка, Пьеро. – Быстрая неестественная ухмылка. – Вы все так серьезно воспринимаете.

Третий этаж квестуры лишили жизни, как лишают жизни разрушающийся зуб; показная новизна производила впечатление блеска и белизны зубного протеза. Итало-калифорнийская архитектура, медь и мрамор. Живая пальма в кадке, вокруг – синтетические папоротники. Вместо старого письменного стола, где когда-то сидели Джино с Принцессой, – столик из черных пластинок в полпальца толщиной. Место Джино занимала теперь выкрашенная перекисью блондинка. Объемистая грудь под синей форменной блузкой, индивидуальный жетон с компьютерным шифром. Пальцы, тяжелые от маникюрного лака и золотых колец.