Валерия Вербинина - Девушка с синими гортензиями

Звонка возле двери не было, зато имелся молоточек в форме ухмыляющейся озорной рожицы. Отдышавшись, Видаль постучал. Амалия перевесила сумочку на другую руку и машинальным жестом поправила волосы.

– Кто там? – спросил из-за двери слабый старческий голос.

– Мы ищем мсье Анри Невера, – сказала Амалия.

– Кто вы такие?

– Баронесса Корф. И мсье Пьер Видаль.

Дверь приотворилась, и на пороге показался сухощавый старик, одетый довольно бедно, но опрятно. В молодости, должно быть, он был интересным мужчиной, плечистым брюнетом с голубыми глазами. Но безжалостное время вытравило из него и брюнетистость, и широкие плечи, и синеву глаз. Старик казался уставшим – смертельно уставшим! – и при ходьбе заметно горбился.

– Не смею задерживать госпожу баронессу у порога, – с легкой иронией промолвил он, пропуская нежданных гостей в квартиру. – А вы, мсье Видаль, кажется, журналист?

– Именно так, – ответил репортер. – С вашего позволения, мы бы хотели поговорить с вами о путешествии на «Любимой» в июле 1911 года.

Старик вздохнул, закручинился и потускнел.

– Нет-нет, сударыня, не садитесь на этот стул, он с норовом… – Стул и в самом деле сильно шатался. – Лучше уж сюда, на диванчик. А вы, мсье, садитесь в кресло. Может быть, вы хотите что-нибудь? Кофе?

Амалия ответила за них обоих, что они ничего не хотят. Видаль огляделся. Потускневший фотографический портрет на стене – на нем, конечно, сам Невер в молодости. Всюду – книги, книги, книги, и некоторые из них, похоже, в самом деле принадлежат перу хозяина. На столе пепельница, раскрытая тетрадь, исписанная примерно до половины, несколько фарфоровых фигурок, покрытых пылью. Из коридора в комнату проскользнул прекрасный кот с синими глазами, замер на месте, шевеля кончиком хвоста, и выжидательно уставился на непрошеных гостей. Старик взял его на руки и осторожно опустился на стул.

– Что именно вы хотите узнать? – спросил Анри Невер.

– Все, что вы помните, – ответил Видаль.

– Боюсь, я ничего не помню, – вздохнул хозяин. – Совсем ничего. Старость!

– У нас есть кое-какие фотографии. – Баронесса открыла сумочку. – Может быть, они вам кое о чем напомнят.

И Амалия протянула старику пачку снимков, которые сделал Ролан Буайе и на которых был запечатлен Анри Невер.

– Ах, Ева, Ева… – вздохнул старик, любуясь фотографией, где он стоял рядом с Евой Ларжильер, держа ее за талию. – А правда, что она ушла в монахини? Поразительные вещи порой творятся в мире… Ей надо было выйти замуж за какого-нибудь незаконного сына короля и прожить оставшиеся годы с толком, с чувством и с умеренностью… – Он вернул Амалии снимки и будничным тоном уронил: – Пятьсот.

– Что? – изумился Видаль.

– Вас же интересует, что я помню о той поездке? – пожал плечами Невер. – Все очень просто. Пятьсот франков.

– А иначе ваша память…

– Я же говорю – старость, – вздохнул хозяин, бережно гладя кота. – Конечно, я могу жить на хлебе и воде, но Маркизу это ни к чему. На ваши пятьсот франков он прекрасно проживет не один год. – Услышав упоминание о себе, кот повернул голову и посмотрел на хозяина настолько осмысленным взглядом, что Амалии даже сделалось малость не по себе.

– С чего вы взяли… – начал закипать Видаль, но его спутница шевельнула бровью и взглядом призвала к спокойствию.

– Мы заплатим, – сказала она, расстегивая сумочку.

– Мы даже не знаем, сколько стоят его сведения! – возмутился журналист. – Может, им вообще цена ломаный грош!

– Кажется, вы меня путаете с вашей газетой, – ласково промолвил Анри Невер. – Вот ей в самом деле цена ломаный грош, не спорю.

Амалия хмуро посмотрела на старого вымогателя и достала стофранковую купюру.

– Сначала, сударь, вы должны меня убедить, что ваши сведения действительно представляют ценность, – сухо произнесла она, держа купюру кончиками пальцев. – Будем считать, что это задаток. Если вы не сумеете ответить на мой вопрос, я буду сильно разочарована.

– Задавайте ваш вопрос, – кивнул Невер, щурясь, точь-в-точь как кот на его коленях.

Амалия задержала дыхание и вдруг выпалила:

– Как звали любовника Женевьевы Лантельм, письмо к которому Эттингер обнаружил на ее столике в ту роковую ночь?

– Нет ничего проще, – усмехнулся Невер. Открыл было рот, чтобы ответить, но увидел раздраженное лицо Видаля и коварно улыбнулся. Затем пододвинул к себе листок бумаги, на котором быстро написал только одно слово.

– Прошу, – сказал он, указывая глазами на деньги.