Валерия Вербинина - Девушка с синими гортензиями

Однако войну нельзя развязать просто так, даже если убит наследник престола. Сначала надо провести расследование. Только какое тут расследование, скажите на милость, если все для себя уже всё решили? Убийство произошло на территории Боснии, которую Австрия не так давно оттяпала от Сербии. Все ясно, все понятно, за убийством стоят сербы, и совершенно неважно, что никаких доказательств этого не найдено. Сербию традиционно поддерживает Россия, участница Тройственного союза наряду с Францией и Британией, направленного против Австрии и Германии. Последняя меж тем клятвенно обещает оказать Австрии помощь в любых ее действиях. И – понеслась карусель.

– Австрия предъявляет Сербии ультиматум!

– Всеобщая мобилизация в Сербии!

– Австрия объявляет Сербии войну!

– Австрийские войска обстреливают Белград!

– Всеобщая мобилизация в России!

– Германия предъявляет ультиматум России и Франции!

– Германия объявляет войну России!

– Германия объявляет войну Франции!

– Британия объявляет Германии войну!

– Франция и Британия объявляют войну Австрии!

– Последние известия! Покупайте нашу газету! Турция обстреливает русские порты в Черном море! Россия объявляет войну Турции! Сербия, Франция и Британия объявляют войну Турции!

Долго собирались тучи – и наконец разразились кровавым дождем. Мировая война. Первая, но не последняя.

Каждый день газеты приносят новые вести – о подводных лодках, которые топят военные и мирные корабли, о применении газа на фронте, о цеппелинах, которые бомбят Париж… За цеппелинами подтянутся и самолеты. Будут бомбить не только Париж, но и Лондон, и Ливерпуль. Наука, черт побери! Техника! Прогресс!

А война все не кончается. Италия, у которой давние разногласия с Австрией из-за Тироля, вступила в войну на стороне союзников, зато Австрия и Германия перетянули к себе Болгарию. Победы чередуются с поражениями, в войну влезает уже Португалия, хотя что там делать Португалии, совершенно непонятно. Цены меж тем ползут вверх, и обыватели ждут свежих газет уже не с ужасом, а с привычной тоской.

Когда же все это кончится?

Когда?

Когда?

Восточный фронт, Западный фронт… А там и верденская мясорубка – почти год ожесточенных военных действий на одном пятачке. Новые страны вступают в войну, прикидывая для себя возможные прибыли. А что? Все дерутся, и мы подеремся, чтобы победители нас не забыли. Главное, было бы что делить.

…По правде говоря, в те дни баронесса Амалия Корф упустила нить событий. Она отлично понимала, что сейчас, именно сейчас на ее глазах творится история и что происходящие события определят лицо мира на многие годы вперед. Но то, что происходило в ее собственной жизни, на время оттеснило на второй план все, что творилось на Западном фронте, на Восточном фронте, в Дарданеллах, в подводной войне и вообще везде.

Дядя Казимир заболел. Этот невысокий кругленький человечек в жизни своей не занимался ничем стоящим, никогда нигде не работал и вообще пальцем о палец не ударил. У него не имелось ни собственной семьи, ни детей, ни сколько-нибудь значительных привязанностей. По характеру своему он был добродушный бонвиван, которого люди, склонные делить мир только на черное и белое, считали совершенно никчемной личностью, да что там – попросту паразитом. В молодости Амалия входила в их число, но, когда повзрослела, стала больше ценить и понимать дядюшку с его неосознанной тягой к свободе, с его нежеланием мириться с условностями и жить как все. Правда, все это дядюшка стремился осуществить за ее счет, так как своего состояния у него не было, но в конце концов Амалия приучилась закрывать на сей неприятный момент глаза. Потому что Казимир хотя и был человеком пустяковым и расточительным, но тем не менее не был способен ни на подлость, ни на жестокость, ни на вероломство.

И вот теперь этот добрый, слабохарактерный, совершенно неприспособленный к житейским невзгодам человек заболел, и заболел тяжко. Его мучил желудок, врачи подозревали рак. Они делали все, на что была способна тогдашняя медицина, но удавалось только немного облегчить его страдания. Казимир умирал, и близкие – мать Амалии и сама Амалия – видели это. Если бы он жаловался, оглашал воздух стонами и мольбами, если бы хоть как-то выдавал, что ему плохо, они бы могли это понять; но Казимир страдал молча, безропотно, кусая губы и отворачиваясь к стене, что было ужаснее всего. Он, такой беззаботный и так любивший жизнь во всех ее проявлениях, теперь, умирая, проявлял настоящую высоту духа, и Амалия в который раз думала: как мало мы знаем даже о самых близких людях, и до чего на самом деле противоречива человеческая натура.