Наталья Андреева - Обмани меня нежно

Итак, проверка в музее результата не дала. Каретникова его послала, а самолет улетел. Дело по обвинению Екатерины Семеновой в убийстве Ильи Северного рассыпалось. Угасла последняя надежда. «Иван Грозный убивает своего сына!» А ведь попал коллега! В самую точку! Убивает своего сына... Кто бы мог подумать, что история десятилетней давности, случившаяся в каком-то провинциальном городке, название которого мало кому известно, так повлияет на события дней сегодняшних?! Развалит дело о краже антиквариата, в котором заинтересованы богатейшие люди страны! Копеечное дело провалит миллионное! Вот вам, ирония судьбы!

«И что мне остается? – подумал Громов, выдвигая ящик письменного стола. – Ты же не оставил мне выбора, Голицын». Оружием он пользовался редко. Почти никогда. Честно сказать, только на стрельбище, в деле применять не приходилось. Но сегодня он забрал табельное оружие из сейфа и твердо решил унести домой. Потому что засадить Голицына в тюрьму не получилось. А оставить его на свободе, доступного Виолетте, было равносильно собственной смерти. Он твердо решил красавицу Виолетту никому не отдавать. Значит, надо устранить Голицына физически.

И Громов решился. Это был его последний шанс. Он дрожащими от напряжения руками вынул из ящика пистолет и проверил, все ли в порядке, есть ли в обойме патроны? Возня с оружием его немного успокоила. В любом деле есть самый весомый аргумент. Самый последний. И самый надежный. Нет человека, нет проблемы. Все решается простым нажатием на курок. И он решился. Рука сама потянулась к телефону.

– Где сейчас Голицын? – спросил он.

– В Москве!

– Как в Москве? Что он здесь делает?

– Они тут с Семеновой любовь крутят. Картина Репина «Свадьба»!

– У Репина нет такой картины, – мрачно сказал Валя.

– Разве? А какая есть?

– Какая? – Громов положил ладонь на рукоять пистолета и нежно, трепетно, словно это была вожделенная грудь Виолетты, погладил. – Я тебе потом скажу, какая...

Георгий Голицын, напротив, решил воспользоваться самолетом. Трястись четыре часа в поезде было невыносимо. И потом: в поезде все напоминало о Кате. Как они познакомились, как пошли в вагон-ресторан, как она мило с ним флиртовала, уже, видимо, все для себя решив. Как они договорились о первом свидании. В поезде ехать грустно, поэтому лучше уж самолетом. Но сначала надо бы выяснить адресок «дядюшки». Он дал себе на это один час. Всего один час, не больше. Иначе «дядюшка» ускользнет. Шансы и так невелики.

Денис Юрьевич – твердый орешек. На вид добряк, но чтобы не один десяток лет продержаться на такой должности, надо иметь характер и хватку. И на пенсию директор музея пока не собирается, хотя желающих его подсидеть хватает. В тучные годы денег на культуру выделялось немало, выездные семинары по обмену опытом проходили с размахом, да и загранкомандировки сыпались, как из рога изобилия. Пополнение фонда опять же. Сейчас финансирование заметно уменьшилось, но должность все равно хлебная. Умный человек сообразит, как этим воспользоваться. А Денис Юрьевич умен, недаром столько лет сидит директором одного из богатейших в стране хранилищ культурных ценностей.

«Буду импровизировать», – решил Гера, паркуясь за квартал от музея. К счастью, Денис Юрьевич был на своем рабочем месте. Проверка еще не закончилась, хотя шла уже без прежнего энтузиазма. От директора попахивало коньяком, на столе красовалась открытая коробка швейцарского шоколада, Денис Юрьевич был известный гурман, чревоугодник. Егора Голицына он встретил как родного сына, с распростертыми объятьями:

– Наконец-то! Где был?

– Маму на дачу отвозил.

– А... Это святое. Как она? Хотя недавно только виделись. Оценил: цветет. Такая же красавица, как и была в студенческие годы, – Денис Юрьевич воинственно расправил усы.

С тех студенческих лет они заметно укоротились и поредели. Раньше были лихие, гусарские, а теперь просто щеточка над верхней губой. Голицын невольно улыбнулся: Денис Юрьевич сам подсказал путь.

– «Денис, Борис и Серафим поехали в колхоз...» – напел Гера.

Директор гулко, как в бочку, расхохотался. За годы, прошедшие с того момента, как троица окончила институт, Денис не только утратил большую часть растительности на голове и лице, но и погрузнел. Одежду он теперь покупал в магазине для толстяков.

– Мать сдала, а? – подмигнул директор. – «Один страдал, другой рыдал, а третий вахту нес». Пахал, конечно, Борька. За всех нас. А для меня, интеллигентного питерского мальчика, поездка в колхоз, каюсь, была пыткой. Но с тех пор я сильно изменился. Мужчиной стал, – Денис Юрьевич расправил могучие плечи. – Жизнь, можно сказать, удалась.