Екатерина Лесина - Счастливый доллар

А вот и деревня. Кособокие дома с проваленными – пусть в темноте и не видно – крышами. Мертвые окна. Тишина.

– Дальше. Теперь направо. И еще. Прямо. Проедешь, дорога тут нормальная.

Почти. Каждая яма в теле болью. Не заорать бы. Не выказать слабость. Если она поймет – ему конец.

– Стоп.

Машина покорно замерла, почти уткнувшись в штакетник. Семен расстегнул наручники и приказал:

– Выходи.

Семь шагов до дома. Чертова дорожка, размытая дождями. Не поскользнуться бы. Если он упадет, то уже не встанет. Раз-два-три. У нее широкий шаг, как поспеть. Четыре-пять. Стена родная, сложенная из валиков-бревен, поросших кудлатым мхом. Окно за броней ставен. Шесть-семь. Порог. Три ступеньки и дверь. Амбарный замок в леопардовых пятнах ржавчины. Ключ в кармане и неловкие пальцы.

– Открывай.

Запах сырости и тлена. А чего ты ждал, Семен, после нескольких лет отсутствия?

– Свет. Выключатель сбоку.

Он не удивился бы, узнав, что света нету. Проводка сгорела, лампочка разбилась, и вообще на электростанции отрезали мертвую деревню от благ цивилизации. Но нет. Зашипело, застрекотало и вспыхнуло, ослепляя. К счастью, не его одного.

– Туда двигай. Открывай.

Он отдавал короткие команды и радовался, что девица подчиняется.

– Садись.

Бабкина кровать, намертво прикрученная к полу. Остов из толстых труб, которые, если повезет – а должно же ему хоть в чем-то повезти, – выдержат. Наручники.

Девица не без опаски села на кровать – истошно взвизгнули пружины, а дырявый матрац выплюнул облако трухи. Она чихнула и… Семен рухнул на пол.

Он не потерял сознание, во всяком случае не сразу. Он видел ее ноги – белые некогда кроссовки в грязевых разводах. Синие джинсы с желтой строкой. И синие же ножки кровати, львиными лапами продавившие дорожку.

Спать.

Нельзя. Нужно перевязаться.

Нет, сначала встать, доползти до аптечки – дурак-дурак, не мог с собою захватить – и перевязаться. А там уже и полежать. Всего чуть-чуть.

Из-под бока растекалось море. Мокрое и красное, густое, как варенье. На хлеб его, на батон и с чаем, зажмуриваясь от сладости и удовольствия.

Она часто жмурилась, девочка-колокольчик в синем платье… а стреляла и вовсе с закрытыми глазами.

За что?

В комнате воняло травкой. Варенька достала платок, приложив к носу. Опять он… обещал ведь! Всегда обещает, но никогда не держит слово. Пора было бы привыкнуть, а она все никак.

И лица на портретах тоже.

Кривится голова на блюде, зевает от скуки женщина, проткнутая жалом пчелы, морщится шут в стеклянном шаре, и король передразнивает гримасу. Король нравился Вареньке больше всех. Когда в мастерской не ширялись, он был спокоен и прекрасен.

– Это ты? – Антоша выполз из-за мольберта, позевывая. На шкуре его россыпь свежих комариных укусов, светлые волосы сбились колтунами, а к груди прилип березовый лист.

– Где ты был?

Варенька улыбнулась королю и щелкнула по стеклянному шару. Шут внутри скривился еще больше.

– Натуру искал…

Натура лежала на топчане, сверкая ягодицами. Рыхлая и белотелая – перебродившее тесто на слабых костях. Массивные бедра, пухлый живот в перетяжках и обвисающая грудь.

– Это дама, – пояснил Антоша, тыча в бок палкой. Дама заворочалась, матернулась сквозь сон и перевалилась на другой бок, в виноградных пятнах синяков. – Королю нужна дама.

Нужна, но разве такая? Она же отвратительна! Все его натурщицы отвратительны, и поэтому Варенька радовалась, что Антоша никогда не приглашал ее позировать. А за радостью скрывала зависть: их уродству быть сохраненному в веках, а ее красоте…

– Ты чего приперлась? – Антоша, отодрав лист, пришлепнул его на брюхо даме. – И не позвонила.

– Ты трубку не брал.

Пожатие плечами: дескать, и что? Это еще не повод, чтобы появляться и мешать художественному процессу.

Варенька прошлась по комнате – Антоша, сопя и хлюпая носом, шел следом, – протиснулась между холстов, сваленных кучей, и буркнула:

– Отвали.

Отступил, бормоча, но перечить не осмелился. Правильно, она слишком зла, чтобы слушать его нытье. За холстами обнаружились доски, неструганые, и, естественно, щепка тотчас вошла под шкуру. Больно! Твою ж…

– Тебе помочь? – прочухавшись, Антошка решил быть вежливым. Кинулся растаскивать завал, засуетился.

– Просто уйди.

Еще чуть-чуть, и Варенька сорвется. Наорет или чего хуже. Понял. Отступил. Шаркающие шаги, скрипящие половицы. Женский писк по нервам и Антошкин успокаивающий бубнеж. Как же она ненавидела их! Ничего, совсем скоро избавится, ото всех и сразу…