Виктория Угрюмова - Стеклянный ключ

Она сделала небольшой глоток и посмаковала напиток.

— Давно я так не веселилась. Спасибо, что вы приехали покупать нашу квартиру. Я как раз думала, где мне вас увидеть?

— И ведь куплю… — начал он и осекся растерянно. — Вы серьезно?

Татьяна подняла указательный палец:

— Давайте договоримся сразу, я позволяю себе говорить то, что думаю. Если говорю: вы мне нравитесь — это не пустой комплимент и не попытка польстить, а факт. Очевидный и непреложный. Если вы меня разочаруете, не обессудьте, я это произнесу вслух.

— Так не бывает, — убежденно ответил Андрей. — Вам же тяжело общаться с людьми!

— Мне — нет, им — случается. Помните анекдот: «Были ли у тебя в Париже трудности с твоим французским? — У меня — нет. Вот у французов…» Я слишком взрослая и ленивая девочка, чтобы тратить время на театральное представление. Кстати, о квартире. Зачем она вам? Нас всех нужно поселять рядом — это такая морока, что врагу не пожелаешь. Вы ведь понимаете, что тетю Капу и тетю Липу нельзя бросать на произвол судьбы. А мотаться на другой конец города каждый день я просто физически не смогу.

— Извините, — осторожно спросил он, — где вы работаете? Кем? Если не секрет, конечно.

— На вольных хлебах, — неопределенно отмахнулась она. — Художник-иллюстратор. Я же выросла рядом с Аркадием Аполлинариевичем: у меня просто не было другого выхода.

Он сделал вывод, что она без работы и нуждается в деньгах, но гордость не позволит ей об этом говорить, и решил деликатно сменить тему:

— Извините, но его картины не показались мне шедеврами.

— Вы абсолютно правы, — легко согласилась Тото, — картины никакие. Да он и сам это знает. Зато преподаватель превосходный и вкус у него отменный. Впрочем, и художник он неплохой. Парадокс в том, что графика у него безупречная, но к маслу — ни малейшего таланта. Но ему не дают покоя лавры Брюллова, а графику он не признает и не понимает. Представляете? И вот каждый божий день — в солнце, дождь и слякоть — Аркадий Аполлинариевич и его верный, многострадальный стульчик отправляются на этюды…

— А тетя Капа и тетя Липа совсем, как бы это мягче выразить… утратили связь с реальностью?

Татьяна вовсе не обиделась, хоть он того и опасался втайне.

— Конечно нет, разве вы не заметили? Просто они не помнят ненужные мелочи. У них голова занята более важными вещами.

— Ну да, ну да, — а лазанье через окно?

— Вы уже и про окно знаете? — Она припомнила детали предшествующей беседы и спохватилась. — Ах, да!

Андрей кивал с лукавой усмешкой.

— Это высокое безумие страсти, — торжественно пояснила Тото, — а никакое не помешательство. У тети Капы протекает бурный роман, вот она и совершает необычные поступки, как всякая влюбленная женщина. Когда-то давно она была влюблена в немца — Фридриха. В сорок первом его расстреляли, среди прочих, просто так, для очистки совести стрелявших. Она тогда за одну ночь поседела. Татя Капа после него имела много романов, но влюбилась, кажется, впервые за много лет. И знаете, я ей даже завидую, так безоглядно, искренне и безумно у нее это выходит. Я бы дорого дала за такое. Стоп. Кажется, я вас заболтала.

— Что вы. Мне безумно интересно. Просто нужно заказать еще по кофейничку. Да?

— Готова пить кофе декалитрами — каюсь. Считается, что для бодрости и бодрствования. А после этого сплю как младенец.

Андрей сделал заказ, а потом робко тронул ее браслет:

— Неловко спрашивать, но у вас уж очень звучная фамилия. Скажите, а маршал фон Зглиницкий не приходится вам родственником?

— И не только он. Хотя, признаюсь, удивительно встретить человека, знакомого с историей Зглиницких. — Тут она сделала серьезное и строгое лицо. — Но за всех них, товарищ следователь, мы уже положенное отсидели.

— Почему бы вам не восстановить приставку «фон» и не похлопотать, чтобы вас приняли в Дворянское собрание? — спросил он, загораясь непонятным энтузиазмом.

— В Дворянском собрании и без меня слишком много дворян. А потом… вдруг к власти опять придут наши?

Он собирался ответить что-то, по возможности крайне остроумное, — ему нравилось слушать, как она смеется, будто горсть льдинок или хрусталинок рассыпают по серебряному подносу, но в этот момент зазвонил мобильный.

— Простите.

Андрей смотрел на номер, и лицо его неуловимо, но очевидно менялось. Он стал будто бы жестче, намного старше. И говорил короткими, отрывистыми фразами:

— Да, я помню, что обещал. Марина, это не самый лучший способ… Чем громче ты кричишь, тем меньше я тебя понимаю. Ну, возьми пять сотен — хватит? А чего ты хочешь? Ты же знаешь — я ненавижу мотаться по магазинам. Ну хорошо. Я в «Каффе». Совсем рядом? Я сейчас выйду.