Брайан Клив - Жестокое убийство разочарованного англичанина

Та же пустота? Та же тупая боль? Зачем же я вернулся?

- Сейчас мы предадим огню тело нашего дорогого брата. Делаем мы это в уверенности и в надежде...

Надежде на что? Шон закрыл глаза, чтобы не видеть, как гроб медленно, на скрытых колесиках, заскользил к квадратным медным дверцам. Вдова зарыдала громко и неожиданно - рыдания, страшные в своей реальности после деланного профессионального сострадания священника, разорвали тишину. Гроб исчез, медные дверцы закрылись, пряча отблески огня.

Священник повысил голос, проливая бальзам на души собравшихся:

- ...славного возрождения вечной жизни.

Мужчина с жидкими светлыми волосами обнял вдову за плечи, на секунду прижал к себе.

- Давайте помолимся.

Спустя пять минут все уже стояли на улице в слабых лучах предвечернего солнца. Двое мужчин безраздельно завладели вдовой и пожилой женщиной - тот, что был рядом с вдовой в часовне, и другой, более могучего телосложения, с бронзовым загорелым лицом и густыми черными усами. Лысый был бледен, явно нервничал, держался напряженно. Толстый молодой мужчина прервал их разговор, схватив обеими руками затянутую в перчатку руку вдовы, он произнес:

- Это ужасно... представить себе нельзя... но если можно чем-то помочь... - У него был высокий и громкий голос. Рядом с ним стояла девушка с таким видом, будто оказалась здесь случайно. Отвернувшись от остальных, она смотрела на часовню.

Шон подошел ближе, вроде бы дожидаясь своей очереди выразить соболезнование вдове. "Не могу подсказать тебе, что надо искать, - сказал ему майор. - Я даже не уверен, что тут вообще что-то есть".

У девушки было крупное, широкоскулое лицо, очень бледное под черной мантильей, и тяжелая копна волос. Сейчас, когда солнце упало на них, они оказались совсем не черными. Скорее, цвета закопченной красной меди. Она в упор посмотрела на Шона, затем отвела взгляд, так и не увидев его. В ее зеленых, раскосых, почти как у китаянки, глазах стояли слезы.

На ней было свободного покроя черное полотняное пальто, под ним темное облегающее платье; малейшее движение выявляло богатство форм, некое смуглое великолепие. Более чем просто одна из числа "друзей с телевидения"? Она подняла руку, натянула черную кружевную мантилью на лоб, затеняя глаза и часть лица. У нее были красивые мягкие полные губы. Любовница Редвина? Ни один человек, имея такую любовницу, не покончит жизнь самоубийством... разве только она бросит его. "Поэтому-то господь бог и создал женщин".

Молодой толстяк без лишней деликатности схватил ее за руку и потянул прочь; его маленькие, блестящие подозрением глазки, похожие на две смородины в жиру, на мгновение встретились с глазами Шона.

Они подошли к красной спортивной машине дорогой итальянской марки, толстяк что-то зло зашептал девушке. В повороте его головы, сгибе руки, которой он буквально втолкнул свою даму в машину, сквозило не просто плохое настроение человека, уезжающего с похорон. Откидываясь на спинку сиденья черной кожи, девушка еще раз встретилась взглядом с Шоном. Похоже, разговор был о нем. Кто этот молодой толстяк - ревнивый нелюбимый муж? Машина рявкнула, рванулась с места; водитель, намеренно не замечая Шона, опасно развернулся совсем рядом, чуть не задев его ноги широким крылом. Но пассажирка обратила на Шона внимание - в ее раскосых глазах читалось нечто большее, чем любопытство.

Набирая скорость, машина подлетела к воротам, чуть не столкнулась с въезжавшим катафалком, резко затормозила, снова набрала скорость и с торжествующим и презрительным ревом исчезла на шоссе, ведущем в Лондон. Шон залез в свой разваливающийся, купленный у пятых владельцев "ягуар", и почувствовал зарождающийся интерес к заданию. Он долго смотрел вслед уехавшей машине и вспоминал тяжелое, полусонное женское лицо, особенно глаза.

Расходились и остальные, освобождая место для следующих похорон. Крупный мужчина с густыми черными усами и загорелым бронзовым лицом киплинговского солдата помогал вдове сесть в большой, взятый напрокат лимузин. Пожилая женщина уже сидела в машине. Шон завел свой автомобиль, подал его немного вперед и выехал из ворот вслед за лимузином. Тот свернул направо, прочь от Лондона, и покатил к центру Лирема.

Чуть не доехав до центра, лимузин снова свернул направо и поехал по пригородам, бывшим деревням, которые становились все фешенебельнее и фешенебельнее, к дому 37 по Эйлшем-роуд. Это был приятного вида двухэтажный особняк псевдоякобитского стиля, с окнами, забранными ромбовидным стеклом, и тщательно подстриженным газоном, тянувшимся от застекленной веранды до ворот. Такой дорого стоит. Может, даже слишком дорого для телепродюсера?