Яна Розова - Темная полоса

– И ничего больше не хочешь? – продолжала приставать Соня.

– Ну… Не знаю, а что надо хотеть? Хорошо бы, чтобы Надька разорилась…

– Наташка, а ты?

– Чего я? Я счастлива.

– А чего бы хотела?

– Любви, – честно сказала я. – Большой и светлой. Правда, что вы ржете? Я хочу, чтобы был импульс, толчок, чтобы все засияло.

– Дольче?

– Дольче хочет Габбану, – съехидничала Борянка.

Нам с Соней так понравилась ее шутка, что мы завизжали от смеха.

– Дуры, – беззлобно произнес Дольче. – У меня, единственного из вас, есть хоть кто-то постоянный. Яков скоро приезжает. Можете завидовать.

– Ой, прям там, – отозвалась Соня. – Неужели ты так счастлив, что ничегошеньки тебе не требуется?

– Я хочу ребенка. Кто из вас мне его родит?

– Не я, – быстро сказала Соня.

– Пусть Борянка рожает, – отбоярилась я.

Дольче посмотрел на Борянку. По идее, она должна была засмеяться, ляпнуть что-нибудь этакое, вредное. Но ее слова прозвучали отрезвляюще:

– У меня был ребенок. Он родился мертвый. Помните, я приезжала к вам из Оренбурга? Нам лет по девятнадцать было?

Мы помнили, только не знали.

– Давайте выпьем за наш Центр, – сказала Борянка. – Если бы не он, что бы сейчас делали?

И мы выпили за Центр.

Поздно вечером, когда я вернулась домой, Варька уже спала. Я пошла на кухню, налила себе заключительный в этот вечер бокал сухого красного вина и включила телевизор. Пришло время плохих мыслей.

Есть много способов скрыться от воспоминаний. Найти убежище, расслабиться, позвать на помощь близких людей. Это всегда помогает. Мое убежище – кухня, мое расслабление – вино, а близких я недавно видела.

И сейчас увижу снова, хотя бы одного из них.

Я забыла упомянуть, что мой бывший уже десять лет руководит самой крупной в городе теле– и радиовещательной компанией «ТВ-Гродин». Это, конечно, парадокс, но вот на работе его желейная структура как-то кристаллизуется, структурируется. Отзывы о нем такие, будто это отзывы вовсе не о нем: опытный руководитель, профессионал в своей области и т. д. и т. п.

Когда я сказала, что мы с ним за последние пятнадцать лет почти не виделись, под «почти» я подразумевала несколько деловых встреч, на которых было договорено, что алименты за все годы, в которые мы их не видели, Александр Петрович отдаст мне бартером. Это будут передачи с участием моего друга Дольче (Дмитрия Дольского), в которых он будет замухрышек нашего города превращать в королев нашего же болота.

Съемки будут проводиться в Центре, выходить – в прайм-тайм. То есть это будет самая лучшая реклама нашего с Дольче, Боряной и Соней бизнеса.

Понятия не имею, почему Саша согласился на это мое, мягко говоря, странное предложение, но уж так случилось – и слава богу.

С тех пор два раза в неделю – во вторник и в четверг – я любовалась на нашего красавчика Дольче. А выглядел он так, что просто сердце замирало: стройный, широкоплечий, с такой собственной особенной индивидуальной улыбочкой – то ли саркастической, то ли печальной…

И сегодня, во вторник (как мне казалось), я собиралась заняться тем же самым. На беду, я запуталась в днях недели. Вместо Дольче на экране моего телевизора появился человек, воспоминания о котором я и называю плохими мыслями. Потому что они пахнут болью, а на вкус – молотый имбирь и хина.

Можно было бы переключить канал, но я не смогла. Тем более что Шельдешов не случайно попал в новостную программу.

Место, где велась съемка, узнать было просто – картинная галерея имени Станислава Шельдешова – отца Жени. Станислав Шельдешов был самым-самым художником и скульптором нашей области, а также известной персоной в художественном мире всей огромной Советской страны. В конце девяностых он скоропостижно скончался от инфаркта.

О масштабе его творчества свидетельствовали почти все памятники в нашем городе – от бюста Менделеева в одноименном парке и до скульптуры «Пионер», украсившей сквер возле Дома пионеров на улице Клары Цеткин. Этот пионер, кстати, был вылитый Женька Шельдешов в возрасте десяти лет.

Но папина слава на карьере наследника отразилась не лучшим образом. Долгие годы Женя был только «сыном», а коллеги отказывались принимать Шельдешова-младшего как равного себе. Женьке пришлось добиваться признания тяжелым трудом.

А тем временем на экране моей плазмы мелькали, одна за другой, картины моего любимого художника. Немного дольше оператор задержал камеру на изрезанных полотнах. Сосредоточившись, я уловила обрывок комментария: «…Евгений Шельдешов представил свои работы. Из пятнадцати картин вандалы изрезали пять. Все эти картины были портретами его супруги – тоже известной художницы Инны Шельдешовой».