Антон Чиж - Мертвый шар

В приемной случилось страшное: наличный состав чиновников в количестве двух человек выстроился в шеренгу. Рвение было столь велико, что казалось, прикажи молодцам прыгнуть в огонь или прорубь – сиганут не задумываясь. Те же личности, что за спиной обзывали Ванзарова чужаком и выскочкой, устраивали мелкие пакости и совали шпильки, преобразились совершенно. Господа Редер и Кручинский чуть не хором доложили, что ждут приказаний, только свистни. Да что они – сам пристав в нетерпении сучит ножкой. Родиона непременно просили явиться наверх, то есть на второй этаж.

Не успел юный чиновник шаг ступить, к нему бросился сам подполковник, распахнув объятья. Желудь светился таким обожанием, от которого делалось кисло. Усадив дорогого гостя, пристав высказался в том смысле, что всегда считал Ванзарова личностью исторического масштаба и теперь рад доказать это любыми средствами, чего бы это ни стоило. В таком духе Савелий Игнатьевич рассыпался без устали.

Тайна этого чуда не тайна вовсе. Конечно же, полицеймейстер Вендорф любого волшебника переколдует на вверенной ему территории. Как же иначе…

Истощив запасы лести, пристав понизил тон и, дружелюбно подмигнув, поинтересовался, нельзя ли узнать хоть краешек того дела, что поручено Родиону Георгиевичу. Не ради любопытства, а чтобы быть полезным…

Стальное сердце очень даже пригодилось. Скроив непроницаемую мину, Родион задумчиво сообщил, что произносить даже запятую нельзя, поручение важнейшее, секретное и деликатное. Желудь глубоко проникся важностью момента, хотя в душе рвал поганого мальчишку на кровавые куски за то, что обскакал и выехал на его горбу.

Позабыв про саквояж чистых сорочек, Родион испил божественный яд власти. Мир преобразился. Даже его стол передвинулся так, чтобы свет из окна выгодно падал на бумаги. Чиновники замерли в ожидании указаний.

Юная звезда сыскной полиции развалился в кресле и принялся отдавать команды. Матько было поручено собрать сведения по полицейским участкам и больницам: не доставлялся ли труп с вырванным глазом. Коллежскому секретарю Кручинскому досталось землю рыть, но выяснить все о барышнях Варваре Нечаевой и Олимпиаде Незнамовой. А вот губернскому секретарю Редеру поручалось найти живой или мертвой, лучше живой, пропавшую барышню Москвину, начав с моргов и больниц. Чиновники бросились исполнять с охотой и удовольствием.

– И позвать ко мне городового Семенова! – крикнул вдогонку важный господин.

Приказ подхватили на лету как должное.

Однако как сладостно быть начальником, даже голод забылся. Но вдруг Родион ощутил, что вершина власти, на которую уселся, больно впилась в задницу. Уж извините. Увидел он себя со стороны: обнаглевший юнец, потерявший человеческое обличье только потому, что дали право командовать. Как же мог так стремительно измараться? Разве для этого шел в полицию? Разве хотел стать маленьким ханом?

Стало мерзко, как в тот раз, когда братец подложил в суп лягушку. Железное сердце раскалилось от стыда. Захотелось вымыть руки. Родион невольно вытер их о штанину и подумал: какое счастье, что этого не видел Лебедев. И тут же исцелился… А то что бы с ним делать? Разве угрохать к середине книги, подлецов и так кругом хватает.

Напротив стола сама собой, как-то незаметно нарисовалась долговязая фигура, смутно растекавшаяся. Родион подскочил и горячо поприветствовал долгожданного филера. Несмотря на молодость, Афанасий Курочкин славился на всю столичную полицию и жандармский корпус умением быть… невидимым. Никак не меньше. При выдающемся росте и тщедушной комплекции это казалось невозможным: фонарный столб или шлагбаум менее заметны. Но молодец умудрялся буквально пропадать с глаз. За что был негласно коронован великим Евстратием Медниковым в лучшие ученики и наследники филерской науки. Вендорф прислал действительно лучшего.

Кратко введя в курс дела, Родион попросил сразу отправиться на Крестовский остров и не выпускать из виду особняк. Брать на карандаш – кто и когда. Если кто-то надумает выехать – оставить в покое. Важнее наблюдать за тем, что делается в доме. Любого гостя запоминать наизусть. Постараться не обнаружить себя.

На это Афанасий только хмыкнул, почиркал в филерском блокноте и, не простившись, растворился. Показалось, что тело растаяло в воздухе. Нет, конечно, показалось. Но все-таки… Талант филера приводил в некоторый трепет.

А вот явление старшего городового Семенова сопровождал грохот каблуков под цоканье полицейской шашки. В этом теле никакой загадки не скрывалось. Напротив – все на виду. Богатырский детина, на спор державший на прямых руках бочку с цементом, служил в полиции не от больших талантов, а потому что больше негде. Куда деть недюжую силушку при заурядных способностях? В цирковые борцы не брали, оставалось охранять порядок. Семенов был самым обычным полицейским, то есть исполнял что полагалось или меньше, брал по чину, когда случалось, и мечтал скинуть ярмо службы, поднакопив деньжат. Но к юнцу, о котором в участке отзывались с презрением, относился с искренним уважением. Хотя бы потому, что только Родион обращался к городовому на «вы».